Яна Розова - Сожжённые цветы

10 октября

На встречу с Веселовским Паша и отец Сергий отправились вместе. Отец Сергий решил, что ему будет удобнее в светской одежде, поэтому выбрал брюки и куртку.

Павел Петрович заехал за другом, и отец Сергий не мог не заметить, что сыщик выглядит ещё более сумасшедшим, нежели прежде: войдя в квартиру священника, он снял ботинки и остался босым, потому что забыл надеть носки, его глаза сияли, а губы были искусаны. В машине сыщика валялись измятые цветы — символ любви.

Исходя из наблюдений и благодаря интуиции, отец Сергий сделал вывод: Паша добился взаимной любви.

К театру они добирались сквозь густой туман, который священник считал очень символичным для их расследования: убийца или нет этот Симонян? И если да, то почему?..

Директор Гродинского художественного театра поприветствовал вошедших, привстав в кресле и протянув по очереди руку.

— Здравствуйте! Отец Сергий… м-м-м?

— Павел Петрович, — представил друга священник.

Веселовский немного шепелявил, а может, и картавил тоже. Отец Сергий всегда очень удивлялся, как это человек с такой дикцией мог стать ведущим актёром областного театра.

Стены кабинета украшала коллекция афиш. Одна из них привлекла внимание Павла Петровича.

— Славяна Ожегова… «Ромео и Джульетта», премьера 1967 года.

— Ожегова была здесь звездой почти тридцать лет, — пояснил для прапорщиков Веселовский.

— Ожегова — моя тётя, — потушил его снобизм рыжий сыщик. — Она будет счастлива узнать, что её помнят в этих стенах.

Отец Сергий сдержанно кашлянул; не дожидаясь приглашения, сел в кресло.

— Итак?.. — спросил Веселовский.

Не тратя время на объяснения, сыщик спросил:

— А вы помните шабаш на Вальпургиеву ночь, который устроили студенты истфака десять лет назад?

— Ох…

Седов наморщил нос:

— Простите?

— Ох, помню. А мне бы не хотелось это вспоминать.

— Возможно, вам известно очень много полезных для следствия вещей, хоть и непонятно — что именно.

— Тут, я вижу, будет сеанс психоанализа?

Седов терпеливо улыбнулся:

— Артур Сергеевич, а что делал на том шабаше Гарик Симонян?

— Гарик? Вы думаете, что этот педиковатый шут поджёг церкви?

— А я думал, вы друзья…

— Я просто не могу отказать в помощи человеку, даже если он идиот. Придурь у меня такая.

— Так что по поводу шабаша?

— На самом деле это у Вани Фирсова спрашивать надо: он вместо меня проводил шабаш. Кстати, теперь Ванечка — значимый человек в области, а ведь я помню его студентом! Он играл в институтском ТЮЗе, которым я руководил. Очень талантливый актёр! Именно поэтому — и такой успешный политик…

— Понятно.

— О том вечере ничего сказать не могу. Тот же самый Гарик и напоил меня тогда. А у меня — склонность к припадкам. Не выношу пульсирующий свет, ритмичную тяжёлую музыку. И когда шабаш начался — врубили этот проклятый рок, свет замигал — и меня так выстегнуло, что мама дорогая! А какие галлюцинации тогда накрыли?! До сих пор вспоминаю, как самый жуткий фильм ужасов в своей жизни!

Ужасы сыщика не интересовали:

— М-да?..

— Жертвоприношение! — объявил Веселовский с нервным смешком. — Мне чудилось, что дьявол измывался надо мной, а я — ребёнок, бессильный против него. Гадостное такое чувство, ощущение самой глубокой мерзости, которая может быть сотворена людьми или нелюдьми… Тьфу. Выпить хотите?

Из ящика стола Веселовский достал бутылку виски.

— Нет, спасибо, — отозвался Седов, не впечатлённый воспоминаниями о давнем бреде. — А где я могу найти Гарика?..

Мастерская художника-оформителя отцу Сергию очень понравилась. В ней загадочно пахло клеем, сценой, пылью, которую собирают в свои мощные складки тяжёлые складки задника. Помещение в диком беспорядке населяли разные приспособы, превращавшие одномерную сцену в любой интерьер и экстерьер Вселенной. В их числе священник заметил балкончик Джульетты и бросил взгляд на жертву любви, стоявшую рядом. Седов мысленно отсутствовал.

Симонян, одетый в свободные штаны карго, кожаный жилет и романтическую белую рубаху, вышел из-за кучи бутафории, поигрывая крупным, осыпанным камнями православным крестом на толстой золотой цепи. Отцу Сергию такие символы откровенно не нравились: средневековье какое-то, да и показуха, а веры в этих побрякушках ни на йоту.

Паша назвался, напомнил об обеде у Фирсовых. Симонян свысока кивнул ему. Седов представил друга, на которого Гарик глянул с какой-то даже издёвкой, дескать, смотри-ка, поп — толоконный лоб!