Аркадий Макаров: Быстрые деньги

– Как – к Наташке? Она же, я слышал, за Денисом замужем!

– Э, когда это было! Денис не для Наташки! Он слабак! Я им тогда и дом свой, коттедж каменный, черепицей крытый, оставил. Сказал: всё, голубки, берите, дом ваш, а я в осадок выпадаю. Искать не надо! И ушёл, как был в куртке, так и ушёл. Свобода, она дороже денег! – Шмырь снова налил пластиковый стаканчик под самое «всклень», и быстро, чтобы не расплескать, выпил. – Вытер губы рукавом, потом сплюнул в песок: – Вот сколько здесь живу, а всё никак к вискарю не привыкну. Вроде вода застоялая. Теперь водки бы…

– Николай Константинович, ты же говорил – «вискаря»!

– Это я для тебя старался. Думал тебя вискарём угостить.

– Так в чём же дело? Караимка твоя мне предлагала…

– Иди, тарань сюда водяру, я тебе такую сказку расскажу, – чем дальше, тем страшнее!

Было видно, что Шмырь стал входить в норму, и хочет мне сказать что-то для него важное.

Через пару минут мы снова сидели за оживлённым разговором, как два заядлых друга, после долгой разлуки.

– Нашенская! – мечтательно погладил Шмырь бутылку с президентом страны, о которую полмира вытирают ноги.

Я, за своим собеседником, тоже набулькал в пластик:

– Ну, – подлаживаясь под Шмырёва, поднял я стакан, – за сказку!

Выпивка на вольном воздухе тем и хороша, что раздвигает рамки условностей до самого горизонта. Ты полностью отдаёшься собеседнику, разделяя с ним его судьбу и настроение, и вот уже и твоя судьба, и твоё настроение смешиваются, как смешиваются в стакане напитки, образуя с ног сшибающий коктейль. Но мы пьём не коктейль, а нашу казённую водку, которую ни с чем смешивать не полагается, поэтому я осторожно задаю вопрос о его преображении: как стал бывший состоятельный человек таким неправдоподобно ничтожным, и кормится лишь тем, что обнаружит его неутомимый электромагнитный посох в рассыпчатым приморском песке золотого пляжа Тель-Авива.

– А мне здесь в самый раз! – похваляется Николай Константинович, теперь ставший, как в школьные годы, просто Шмырём. – Скажешь вслух: «Шмырь!» и всё становится ясно, всё на своём месте.

– Но у тебя же был бизнес, приличное состояние, работа, наконец!

– Вот этот «конец» и привёл меня сюда, на землю обетованную. Сорок лет Господь водил евреев, чтобы подарить им этот рай, а меня сюда привела простая публичная девка, с которой я прожил каких-то пару лет, и вот я здесь! Но путь всё равно был длинным и утомительным. Я тогда им, голубкам, всё оставил: живите и размножайтесь! Потом взял себе в жены танцовщицу Свету-Светунца из ночного клуба. Уж очень мне её хотелось! Девочка – что надо! Главное, – цельная, как того требует устав клуба. Ах, Света, Света, мечта поэта!

Он глубоко вздохнул и набулькал себе в пластик:

– Ну, давай, как говорится, за прекрасных дам!

Зная нравы клуба «Стрекоза», я непроизвольно хмыкнул, но мой собеседник или не услышал, или не принял во внимание мой скепсис, и, смущённо шмыгнув носом, продолжал: – Наш медовый месяц мы провели у меня на Кипре. Что нужно молоденькой девушке? Деньги, море, хорошая одежда, рестораны – всё это я ей предоставил в полном ассортименте, как теперь в эпоху развитого рынка, принято говорить. И вот, что самое интересное – первая брачная ночь для неё была действительно первой. Уму непостижимо! «Папочка, – через некоторое время говорит этот Светлячок, – давай я сюда братишку меньшова привезу. У него с лёгкими плохо, а здесь и море, и воздух. Ты помнишь, говорит, что здесь сам Алексей Максимович Горький в детстве лёгкие лечил!» Это она книгу Горького «Детство» перепутала. Ну, да ладно! «Бери! – говорю я, – пусть малый заморским воздухом подышит. Как-никак, родня всё-таки! Привозит она Егорушку, Георгия своего, из воронежского посёлка Высокий. Посёлок этот по образу веры такой высокий, что и рукой не достанешь. Ашкеназы там живут. Из Хазарского каганата. Жидовставующее, как раньше говорили. Иудаизм, одним словом, связал по рукам и ногам, как огородная повилика картофельные стебли.

Каждую субботу моя Светунец свою постель на замок. И – ни-ни! Никаких игрушек! Говорит, наш Бог в субботу работать не велит, поэтому делать любовь в этот день – большой грех и преступление. Потом и по пятницам свою присуху тоже – на замок. Я ей: пятница почему? Она же исламская! «А Палестина! – скажет она. – Евреи на палестинской земле живут. Пятница тоже священный день». А потом время дошло и до понедельника. Да так обидчиво подожмёт губки, что сразу себя виновным чувствуешь. Хоть в ноги падай!