Георгий Зотов - Апокалипсис Welcome - Армагеддон Лайт

– Могу я взглянуть на неё, месье? Тысяча извинений за беспокойство.

– О, конечно, сударь. Следуйте за мной, сильвупле.

Они прошли шесть комнатушек подряд – таких же тёмных, узких и холодных. По углам были свалены наспех старые книги для растопки, полусгнившие меховые шубы и даже охапки сена. Пьер не делал выводов – русские вообще странные, их сложно понять умом.

На входе в келью девушки отсутствовала дверь. Старик приложил палец к губам.

Пьер так и открыл рот: убогая действительно была ангельской красоты. Просто фарфоровая куколка – если рассматривать её в профиль. Бледное лицо с нездоровым румянцем освещали огоньки свечей. Склонившись над грудой бумажных листов, она, стиснув в пальцах гусиное перо, лихорадочно покрывала страницу крупными буквами. И столь увлеклась своим занятием, что даже не заметила посетителей.

– Что именно она пишет, месье? – шепнул француз.

– Книгу, – коснулся губами его уха старик. – Она спешит написать роман, сударь.

– О чём? – с удивлением воззрился на него офицер.

– Я не интересовался, месье, – развёл руками старый смотритель. – Мы лишь удовлетворяем их чаяния. Уж лучше гусиное перо, чем нож в её руке. Поверьте, случалось и такое.

Девушка вдруг подалась назад, и Пьер невольно попятился. Она смотрела сквозь него, обуянная вдохновением, – но взгляд был безумен, а глаза светились волчьими огоньками. По подбородку побежала тоненькая струйка крови: прикусив нижнюю губу, блаженная вернулась к своему занятию. На бумаге расплылись алые капли. По спине француза побежали мурашки.

– Девицу нельзя забрать, – горестно пожаловался дед. – Пытался уже вывести наружу – начинает кричать, расцарапывает себе лицо и не может остановиться. Страх какой, ваше благородие. Видать, это и есть болесть, – бедняжка должна написать книгу. В ней вся её жизнь. Гляньте, тут в углу топчанчик… Приляжет на три часа и снова строчит. Хлеба ест крошки, как птичка, в воду еле носик окунёт… Меня, похоже-с, и не замечает.

Не прощаясь, Пьер повернулся и зашагал к выходу. Он недолго петлял по коридору, сзади торопливо семенил старик. У двери Пьер одёрнул мундир и надел кивер.

– Месье, мы забираем этот особняк для нужд армии императора французов, – сказал он как можно высокопарнее. – Сегодня вечером здесь разместится отряд его величества. У вас есть время, чтобы забрать подопечную и уехать. Поверьте, я поступаю добрее других. Вы предупреждены. Если же девица останется здесь, я не поручусь за галантность солдат.

Отступив, дед в старческом гневе затряс головой.

– Сударь! Я же вам только что объяснил: её нельзя забирать! Она не уедет!

– Сожалею, – ухмыльнулся Пьер. – Но идёт война. Значит, мадемуазель вытащат отсюда силой, смею вас заверить, это не составит труда. Всего хорошего, и будьте добры…

Из его рта вдруг выплеснулось красное .

Пьер в изумлении опустил взгляд – из живота торчала рукоять кинжала. Старинная, с крупными готическими буквами и жёлтым оскаленным черепом. Ноги разом ослабли, – француз привалился к стене и медленно сполз на пол. Воздух перед глазами затянулся бледным туманом.

Что… что такое здесь происходит… этот старик… Мон дье, да он и не старик вовсе… Как Пьер мог принять его за деда? Ему не дашь и сорока – молодое лицо, крепкие скулы, небритый подбородок, жёлтые, как у волка, глаза… Вот только волосы остались прежними – длинные и белые, разбросанные по плечам.

Убийца присел рядом, достал из кармана фляжку.

– Хочешь? – Агарес протянул умирающему ёмкость. – Нет? Ну, дело твоё.

Запрокинув голову, он сделал солидный глоток.

– Вот, конечно, сейчас все меня осудят, – заявил демон, обращаясь в пространство. – Ужаснутся: какая же ты сволочь. Убил человека. Можно сказать, ни за что. А у него ведь семья, дети… Совесть тебя, скотину, обязательно замучает. Парень, ты детей не завёл ещё?

Теряющий сознание от боли и ужаса Пьер замотал головой.

– А, ну и славно! – обрадовался Агарес. – Знаешь, я честно пытаюсь быть добрым. Мне хоть и изредка, но иногда этого хочется, ввиду своего прошлого. Остатки крыльев чешутся, что ли. Вот давай рассудим трезво. Я мог без разговоров прирезать тебя на пороге, правда? Уже через секунду, как ты вошёл. Но нет – я пытался воззвать к твоей совести, объяснил бедственное положение девицы. Ты её пожалел, сука французская? Нет. Ну и какой мне выбор остался? Сам понимаешь. Обидно, что в Раю ангелы опять спесиво сплюнут через крыло: ах, он не все методы задействовал. Надо было запугать карой Небесной, предложить помолиться, воззвать к любви.