Ёрл Пирс - Проклятие дома Дуриев

Артур Дурия, молодой, красивый мужчина, впервые за двадцать лет приехал, чтобы встретиться со своим отцом. Когда он вошел в вестибюль отеля – широкими шагами, в которых чувствовалась упругость, – праздные глаза поднялись, чтобы оценить его, потому что он был впечатляющей фигурой, полной какого-то мрачного восторга.

Портье поднял глаза со своей обычной улыбкой ожидания; как поживаете, мистер такой-то, и его пальцы потянулись к зеленой авторучке, которая стояла в подставке на столе.

Артур Дурия прочистил горло, но голос его все еще звучал сдавленно и неуверенно. Он сказал клерку:

– Я ищу своего отца, доктора Генри Дурия. Я так понимаю, он зарегистрирован здесь. Он недавно приехал из Парижа.

Клерк опустил взгляд на список имен.

– Доктор Дурья находится в номере 600, шестой этаж. – Он поднял глаза, вопросительно изогнув брови. – Вы тоже остаетесь, сэр, мистер Дурия?

Артур взял ручку и быстро написал свое имя. Не говоря больше ни слова, даже не позаботившись взять ключ и узнать номер своей комнаты, он повернулся и направился к лифтам. Только когда он добрался до апартаментов своего отца на шестом этаже, он издал какой-то слышимый звук, и это был всего лишь вздох, который сорвался с его губ, как молитва.

Мужчина, открывший дверь, был необычайно высок, его стройная фигура была одета в облегающий черный костюм. Он едва осмелился улыбнуться. Его чисто выбритое лицо было бледным, почти мертвенно-бледным на фоне блеска в глазах. Его челюсть отливала голубоватым блеском.

– Артур!

Это слово пронеслось едва слышным шепотом. Казалось, он тихо задыхался, как будто оно снова и снова повторялось на его тонких губах.

Артур Дурия почувствовал, как доброта этих глаз прошла сквозь него, а затем он оказался в объятиях своего отца.

Позже, когда эти двое взрослых мужчин обрели внешнее спокойствие, они закрыли дверь и вошли в гостиную. Старший Дурия протянул портсигар с прекрасными сигарами, и его рука так сильно дрожала, когда он держал спичку, что его сын был вынужден обхватить пламя ладонями. У них обоих были слезы на глазах, но их глаза улыбались.

Генри Дурия положил руку на плечо сына.

– Это самый счастливый день в моей жизни, – сказал он. – Ты никогда не поймешь, как сильно я ждал этого момента.

Артур, глядя в эти глаза, с растущей гордостью осознал, что любил своего отца всю свою жизнь, несмотря ни на что. Он присел на краешек стула.

– Я… я не знаю, как себя вести, – признался он. – Ты удивляешь меня, отец. Ты так отличаешься от того, что я ожидал.

По лицу доктора Дурии пробежала тень.

– А чего ты ожидал, Артур? – быстро спросил он. – Дурной взгляд? Бритая голова и узловатые челюсти?

– Пожалуйста, отец – не надо! – слова Артура оборвались на полуслове. – Я не думаю, что когда-либо действительно представлял тебя. Я знал, что ты будешь замечательным человеком. Но я подумал, что ты будешь выглядеть старше, будешь больше похож на человека, который действительно страдал.

– Я страдал больше, чем смогу когда-либо описать. Но встреча с тобой снова и перспектива провести с тобой всю оставшуюся жизнь с лихвой компенсировали мои печали. Даже за те двадцать лет, что мы были в разлуке, я испытывал ироническую радость, узнавая о твоих успехах в колледже и о твоей американской игре в футбол.

– Значит, ты следил за моей жизнью?

– Да, Артур, я получаю ежемесячные отчеты с тех пор, как ты ушел от меня. Со времени учебы в Париже я был очень близок к тебе, решал твои проблемы, как если бы они были моими собственными. И теперь, когда двадцать лет прошли, запрет, который разделял нас, снят навсегда. Отныне, сынок, мы будем самыми близкими друзьями – если только твоя тетя Сесилия не преуспеет в своей ужасной миссии.

Упоминание этого имени вызвало незнакомый холодок, пробежавший между двумя мужчинами. Это означало что-то в каждом из них, что разъедало их разум, как злокачественная опухоль. Но для младшего Дурии это были напряженные усилия забыть ужасное прошлое, ее имя, как и ее безумие.

У него не было желания продолжать разговор на эту тему, потому что он выдавал внутреннюю слабость, которую он ненавидел. С напускной решимостью и нелепо приподняв брови, он сказал:

– Сесилия мертва, и ее глупое суеверие тоже умерло. С этого момента, папа, мы будем наслаждаться жизнью так, как должны. В этом случае прошлое действительно в прошлом.

Доктор Дурия медленно закрыл глаза, как будто его пронзила острая боль.