Игнат Черкасов - Трудно быть человеком. Цикл «Инферно». Книга пятая

– Ну же!

Такеда боялся не боли, а потери чести и покрыть себя позором. В японской культуре, по крайней мере, там, где она сохранилась, более легкое отношение к смерти и крови, чем способен понять западный человек. Обмотав мизинец полотенчиком, Такеда выставил его и резким рывком срезал его кончик, который на дощечке, дрожащей, но целой рукой поднес Киоко, приклонив перед ней голову. Киоко строго отрезала:

– Этого недостаточно!

Чем потрясла всех присутствующих, кроме Инферно, который уже предвкушал начало нового этапа в своей жизни, лишенного всех оков напару с новой соратницей, которая ни в чем не сдерживала его, а наоборот поддерживала.

Такеда срезал кончик следующего пальца, но Киоко снова потребовала:

– Еще!

Но Такеда смог срубить еще только один палец, после чего его руки начали трястись и неметь от шока и потери крови. Члены совета попытались возразить и тогда Киоко сама взяла то и столько, сколько посчитала нужным. Выхватив катану, она в акробатическом прыжке перепрыгнув сбоку Такеды, опустила катану на его руки и ноги, отрубив их с одного мощного взмаха. Такеда заорал от всего вместе и просто упал на спину, дергая обрубками конечностей:

– Ааа!!!

Воткнув катану ему в край живота, она вспорола его ему, выпустив кишки и оставив умирать на полу, как выпотрошенную скотину:

– За мою маму, мразь…

Ошарашенные увиденным, члены совета, судорожно кинулись к выходу из кабинета, где их встретили и порубили на куски синоби, лидеры двух кланов, которые до этого перерезали всю охрану Якудза на этаже.

Киоко – Такихуро, Эго, встретьте наших братьев, как положено.

Как положено для синоби, это в полном мраке, который из пульта управления зданием, синоби спустили жалюзи на все окна, а после прикрыли их. Головорезы Якудза в тот вечер дневной свет видели в последний раз, так и не обратив внимания, что сзади, из прозрачной трубы шахты карабкались на все этажи, все, почти пять сотен синоби. Открыв на каждом этаже стеклянную дверь в шахту, Такихуро и Эго, впустили своих братьев, которые перерезая глотки головорезам из Якудза в полной темноте, занимали этаж, за этажом.

Наблюдая за этой картиной с комнаты управления, Инферно остался доволен – «Одним дерьмом меньше в этом мире… Так или иначе, но я очищу этот город. Не ради Рейчел, а ради тех, кто умер с верой в то, что мы прижмем всю мразь в этом городе. Ради тех, кто пошел за мной и кого я в итоге подвел… Да, во главе их убийц… Да, по полному беспределу… Но разве это хуже, чем то, как эти лицемеры из власти почтут их память. Одной рукой хороня их, а другой, договариваясь с мразями, делая вид в итоге, что ничего не было… Я не знаю… Но мне не терпится это выяснить».

Инферно – Мы так и будем стоять в стороне?

Киоко – Что выберешь?

Инферно – Хочу попробовать все.

Взяв кунаи за пазуху, под ремень, Инферно набрал сюрикэнов и вооружился тем, чью смертоносность ощутил на собственной шкуре, кусаригама. Прыгнув в шахту, он оттолкнулся от противоположной стены и влетел на этаж ниже через открытую дверь шахты. Их встретили шквальным огнем девять головорезов Якудза у которых не было никаких шансов против, никого из четверки, даже поодиночке. В стороны мерцающих огней тут же полетели сюрикэны, которые заткнули их навсегда. Инферно даже разочаровался, не получив достойного отпора, в отличии от синоби, которые продолжили резать уже сотрудников организации Якудза. Инферно не считал себя потрошителем безоружных и воздержался от такой чести, лишний раз, убедившись, с кем именно связала его сама судьба.

Но соратница в лице милой Киоко, которая понимала его и была готова разделить с ним и жизнь и смерть ради общей цели, перекрывала собой все недостатки их аморальной компании.

Заняв семидесяти пятиэтажный небоскреб, перебив абсолютно всех внутри, Инферно, как и сама Киоко поняли, что теперь, обратного пути у них нет. Особенно остро понимала это Киоко, которую Бестия тут же приговорила вместе со всем её кланом, выслав пару тысяч головорезов Якудза на их ликвидацию.

На следующий день, Киоко зашла в комнату Инферно, который стоя перед окном во всю стену, смотрел на закат дня, ассоциируя его с закатом своей прошлой жизни. Нельзя приходить в чужой монастырь со своими правилами, а значит, время пришло, время променять ненавистную совесть на что-то попроще, что не терзало бы и служило лишь формальностью. Кодекс чести самурая вполне подходил на эту роль, хоть и был чужд самому Инферно, который был носитель другой культуры и который понимал примитивность этого кодекса, но все лучше, чем советь, которая душила парня изнутри за всё, что он когда-либо сделал не так.