Лайза Джуэлл - Невидимая девушка

– Спасибо, сынок, – говорит Кейт, целуя его в щеку.

– Не за что, – говорит он и тотчас добавляет: – Что на ужин?

Кейт выключает духовку, достает куриные гужоны и ставит открытку рядом с двумя другими, уже стоящими на кухонном столе. И когда она это делает, у нее ёкает сердце. Джорджия открыла белый конверт, адресованный Роану. Она уже вытащила открытку и собирается ее развернуть.

– Боже мой, Джорджия! Что ты делаешь?

Кейт выхватывает открытку из рук дочери.

– Блин! Зачем так психовать? Это ведь просто открытка.

– Да, но она адресована папе. Нехорошо открывать чужую почту.

– Но ты же открываешь мою!

– Да, но ты же ребенок! И я бы никогда не открыла нечто такое, что выглядит слишком личным. – Она берет конверт, надеясь вставить открытку обратно, но дочь, как это обычно за ней водится, чтобы вытащить открытку, фактически разорвала конверт пополам. – Черт, Джорджия. Не могу поверить, что ты это сделала. О чем ты думала?

Джорджия пожимает плечами.

– Просто хотела посмотреть, кто шлет папе открытки ко Дню святого Валентина.

Кейт грубо сует карточку в нижнюю половину разорванного конверта и засовывает ее в ящик. Ей не хочется сейчас даже думать об этом.

– И ты даже не посмотришь? Чтобы узнать, от кого она?

– Нет. Это меня не касается.

– Как ты можешь так говорить? Он твой муж. Валентинки от посторонних людей – это тебя касается на все сто процентов.

– Вероятно, это кто-то из его пациентов, – говорит Кейт. – То есть вообще не мое дело.

– Но если это кто-то из его пациентов, то откуда, черт возьми, они взяли этот адрес?

– Понятия не имею, – отвечает Кейт. – Может, он был написан на чем-то в его офисе. На табличке, возможно. Я не знаю.

– Гм. – Джорджия театрально приподнимает бровь и прикладывает палец ко рту. – Что ж, тогда желаю хорошего Дня святого Валентина в пабе, – шутливо говорит она. Она относит пустую тарелку к раковине и, как обычно, с громким стуком бросает ее туда. – Есть что-нибудь хорошее вместо пудинга?

Кейт передает ей коробку с пчелиными сотами в шоколаде и поворачивается к кухонному окну, где видит свое лицо. Лицо немолодой женщины, которая выглядит так же, как и она. Женщины, чья жизнь, как ей кажется, движется по темной извилистой тропе туда, где она не хочет быть.

Ее пальцы нащупывают ручку кухонного ящика, того самого, где спрятана загадочная открытка Роана. Она выдвигает ящик, затем снова плотно его закрывает и выходит из комнаты.

Роан возвращается лишь после восьми. В течение десяти минут, с восьми пяти до восьми пятнадцати, Кейт звонит ему трижды, но он не отвечает на ее звонки. Когда в восемь двадцать он, наконец, появляется в коридоре, потный, почти измученный, то идет прямиком в спальню, чтобы принять в ванной душ.

– Я буду готов через пять минут! – кричит он ей из коридора.

Кейт вздыхает, берет телефон и несколько мгновений бездумно просматривает Facebook. Открытка все еще в ящике стола. Кейт все еще не прочитала ее. В восемь сорок Роан, наконец, готов к походу в паб.

Они прощаются с детьми, которые сидят в своих комнатах и делают уроки или, по крайней мере, набирают на своих ноутбуках что-то, что якобы является их домашним заданием.

Они поднимаются по склону холма в деревню. Воздух влажный и липкий. Кейт чувствует, как ее кожа тоже становится липкой. Она хочет протянуть ладонь, чтобы взять Роана за руку, но не может заставить себя это сделать. В эти дни держаться за руки, обниматься в постели, побуждать к сексу или целоваться в губы похоже на выражение одобрения, подобно звездочкам в таблице вознаграждений – действия, которые неким образом нужно заслужить. Взять Роана за руку – значит, признать, что они все те же, что и двадцать пять – тридцать лет назад, что она по-прежнему чувствует то же самое, что чувствовала к нему тогда, но она не может закрыть глаза на все, что случилось с тех пор. Не может притворяться, будто ничего этого не было.

– Итак, – говорит она, – как прошел день?

– Я хорошо пообедал. Я проследил за тем, чтобы к ужину у меня был аппетит.

– Понятно. И что ты ел на обед?

– Съел большую тарелку пасты со сливочным соусом. Я не ожидал сливочного соуса, но все равно умял его целиком.

– За рабочим столом?

– Нет, нет, я ездил в город.

Его тон легкий, непринужденный. Никаких признаков того, что за его обедом в городе кроется что-то предосудительное, но ее голос по-прежнему звучит нехорошо, слишком пронзительно.

– И что же это было?