Мария Литошко: Туристка

– Мам, они прекрасны для тебя, но другим они могут не понравиться.

– И почему все талантливые люди так не уверены в себе?..

– Буду не уверена до тех пор, пока профессионал не скажет мне об этом. О Боже! Кажется, это он… Пожелай мне удачи!

Взволнованная, но сдержанная, я направилась к человеку, от мнения которого зависело очень многое – практически всё!

Как и все критики, он заранее настроился скептически относительно неизвестной художницы. Я любезно поприветствовала его, а потом оставила одного, позволив наедине с собой прочувствовать глубину моих работ.

Мама, младшая сестра Роза, которой уже минуло восемнадцать, друзья и многие не знакомые мне люди – все они остались в восторге от картин. Кто-то из гостей даже пожелал купить некоторые из работ. Разумеется, это радовало, но… Я внимательно смотрела на лицо критика и не находила в нём ни малейшего проблеска благосклонности или одобрения. Это наводило на мрачные мысли. Его опущенные уголки губ «не сообщали» ни о чём положительном.

– Ему не нравится, – констатировала я, допив в бокале шампанское.

– Человеку за пятьдесят. В этом деле у него годы опыта и, полагаю, чего он только не видел… Его трудно удивить. Не делай преждевременных выводов! Я думаю, ты должна надеяться на лучшее, – подбодрила подруга.

– Пожалуй, должна. – Эмма помогла мне отбросить сомнения. – Подойду к нему. Сейчас – самое время.

Лицо критика было напрочь лишено эмоций. О чём он думал, глядя на картины? Этого мне не удавалось угадать. Я подошла и встала рядом с ним, надёжно скрыв подлинное волнение.

Мужчина решил заговорить первым.

– Что ж… – протяжно произнёс он. – Сносно… Вполне сносно.

Я недовольно поджала губы.

– У вас определённо есть свой стиль, неповторимая особенность. Но… – В этот миг моё дыхание замерло. – Сколько вам лет, Елена?

– Двадцать пять.

– Хороший возраст. Однако в ваших картинах ещё не хватает жизни. Вероятно, к тридцати годам вы сможете написать свой первый шедевр.

На этом наша встреча закончилась. Это были вовсе не те слова, которые мне хотелось услышать.

До закрытия галереи оставалось полчаса, и я провела их, полностью отрешённая от всего происходящего.

– Жаль, что твой отец не смог приехать… Выставка – просто потрясающая! – откровенно восхитилась подруга.

– Не думаю, что папа много потерял, – настроение было испорчено. – Позови, пожалуйста, маму и Розу. Поехали отсюда! Я заберу картины завтра.

Эмма пока не знала причину моего угрюмого тона, но спрашивать ни о чём не стала и тотчас же исполнила просьбу.

Дома меня ждала атмосфера уже обитавшей здесь тишины и разочарования, прибывшего вместе со мной.

– Ты всю дорогу молчала. Может, скажешь что-нибудь теперь? – потребовала мама. – Елена! Посмотри же на меня!

Я сложила руки на груди и отвернулась к окну.

– А говорить нечего.

– Ему не понравились твои картины? – осторожно спросила сестра.

– «Сносно, вполне сносно» – так он сказал. – Я налила в стакан воды, чувствуя, что уже не в силах сдерживать огорчение. – Сносно… Нет, ну вы слышали?

– К счастью, не слышали, – мама тяжело вздохнула.

– А я, к несчастью, слышала! Четыре года упорных трудов… Уйма денег – за рекламу, выставку… И всё лишь для того, чтобы узнать, что мои картины выглядят сносно? Это ужасно!

– Могу представить, дорогая, – мама нежно обняла меня со спины. – Но всё же не стоит делать выводы, исходя из мнения всего одного человека.

– Возможно, но мнение именно этого человека играет большую роль. Сегодня о его вердикте знаю только я, но уже завтра узнают все остальные благодаря его статье. Так что триумфа не будет.

Я отпила из стакана немного воды и, словно вспомнив нечто важное, быстро ушла в свою комнату. Она была большой, светлой и скорее напоминала мастерскую, нежели спальню молодой девушки: повсюду стояли стаканы с разными кистями, холсты с набросками, мольберт, масляные краски, палитры с разбавленной акварелью, и лишь наличие деревянного шкафа и кровати напоминало о том, что это всё-таки спальня.

Присев на стул, стала очень критично и внимательно рассматривать те несколько картин, которые решила не выставлять на выставке. Нет, они были отнюдь не плохи. Для них просто не нашлось места. Каждую из своих картин я любила особенной, трепетной любовью, ни одну из них не смогла бы назвать ужасной или неудавшейся, однако лишь глубокая критичность к собственной работе может помочь создать подлинный шедевр. Вероятно, я позволила себе забыть об этом, а потому упустила нечто важное, не заметила собственных ошибок, которые всегда видны профессионалу.