Владислав Несветаев - Мурло

В машине Катя ругала Егора за его отношение к родителям, а ему всё это казалось игрой, затеваемой ею для того, чтобы он чувствовал себя виноватым и извинялся. Он, исполняя свою роль извиняющегося, набрасывался на неё с жаркими поцелуями, и она замолкала. Счастливая, она более не поднимала эту тему и говорила лишь о нём и себе.

Так проходила Катина жизнь. Думать о своём в последнее время она попросту не успевала. Егор, казалось, насытил её жизнь досугом, но в Кате постепенно пробуждалась жажда большего, и она всё чаще становилась чем-то недовольною.

Когда Егор только начинал ухаживать за Катей, она думала, что их общение станет для неё временным спасением от уныния, ведь у неё были большие планы на себя: она хотела начать подрабатывать, чтобы накопить деньги на учёбу в Москве, она хотела быть готовой к учёбе и наперёд знать всё, чему её будут учить, ведь Катя в этом году могла бы поступить на платное отделение в Литературный институт имени Горького на кафедру зарубежной литературы, однако денег у семьи не было. Но общение с Егором стало отнимать много сил: он не давал ей прохода, давил на неё своей любовью, старался постоянно быть рядом, боясь того, что она заскучает и что ей будет грустно. Однако Кате становилось грустно как раз от того, что он был постоянно рядом: она уставала от него и начинала чувствовать, что её мечта отступает под его натиском. Потому когда Егор собирался уезжать в город на заработки, он сильно об этом переживал, а Катя, напротив, предвкушала три дня свободы и не могла дождаться, когда они с Егором наконец попрощаются.

Он уже подвозил её к дому, когда у них случился неприятный разговор. Катя чувствовала, что тему, которую Егор поднял, можно муссировать очень долго, и потому, увидев огни из окон своего дома, она грубо пресекла его начинавшееся рассуждение:

– Суицид – это когда страх жизни пересиливает страх смерти, вот и всё. Нечего тут больше добавить.

– Ладно, – Егор почувствовал её недовольство и заволновался, – дурацкую мы какую-то тему завели.

– Это ты её завёл, вообще-то, – сухо констатировала она.

– Ну, я – не я, неважно. Главное то, что неча об этом говорить, – Егор умышленно сказал «неча» вместо «нечего», надеясь на то, что Катя отреагирует на это, но она ничего не сказала, прислонившись лбом к окну. – Что-то случилось? – взволнованно заговорил он, останавливая машину у забора Катиного дома.

– Да нет, всё хорошо. Дурно себя чувствую просто, – сказала она.

– Я же ненадолго, – извинительным тоном сказал Егор, кладя руку ей на колено.

Катя повернулась к нему и улыбнулась. В свою улыбку она невольно вложила пренебрежение к нему и его способностям к анализу поведения человека, но Егор этого не прочёл и кинулся на неё с жаркими поцелуями. Когда Егор только начал «разгоняться», Катя, поджав губы, отвернулась, с усилием отняла от себя его руку и сказала:

– Родители смотрят – пойду.

– Какой там смотрят! – в пылу страсти Егор иногда становился грубым.

Его можно было понять: Катерина была для него как наркотик, а когда у него отнимали дозу, то у него случалась ломка.

– Егор! – строго рыкнула она. – Не забывайся!

Он, тяжело дыша, виновато уставился на неё.

– Ладно-ладно. Прости.

– Я пойду, – шёпотом сказала Катя.

Она умела сделать разговор сакральным одной лишь интонацией. Была в ней какая-то тайна, которую Егор никак не мог понять, и оттого его любовь к ней становилась только сильнее. Не понимал он, что её главная тайна, которую она укрывала и от себя, и от него, – это то, что она его не любит и полюбить не сможет.

– Люблю тебя, – сказал Егор.

– И я тебя, – ответила Катя и, отворачиваясь от тянувшегося к ней Егора, открыла дверь и вышла.

Замерев на одном месте на некоторое время, он, растерянный, повернулся к окну в сенях. Там он увидел силуэт тёти Нины, махавшей ему рукой. Улыбнувшись, дважды просигналил и поехал к себе домой.

В кухне Катя обняла мать, отца, непривычно радостная села за стол и даже участливо поговорила с родителями, чем их приятно удивила.

Тем вечером Катя долго возилась в кровати: не могла уснуть. Улыбка не сходила с её губ. Она всё думала о том, как проведёт грядущие три дня. Вернее сказать, думала о том, какую книгу будет читать. Окончательно уснуть ей удалось лишь к утру. Ночь была дурная: она не понимала, спит она или не спит, ибо когда просыпалась после неглубокого сна, состояние её менялось слабо, представляя собой непонятную, дурманную усталость.