Ольга Топровер - Любовь и пустота. Мистический любовный роман

– Что?! – удивилась я.

– Да ладно, об этом все знают! – сказала Ленка.

– Что знают-то? – бормотала я.

– Ты что, притворяешься? – спросила Людка. – Говорят, на бабке твоей висит проклятие!

Ну, знаете, это уже слишком! Я повернулась и быстро пошагала прочь. Нисколько не хотелось, чтобы надо мной потешались, к тому же, здесь, в моем лесу, так близко от друзей-сосен. Я знала, что Сеньке с Федором не до девичьих разговоров. А вот Марьянка и Фекла явно качали своими верхушками вполне сочувственно. Обидно им за меня. Подумалось, что завтра я найду на их стволах больше смолы, чем обычно, ведь янтарная смола – это их горькие хвойные слезы. Нет, не надо слез! Я шла домой быстрым шагом.

На скамейке перед домом сидела Аня. Ее частенько можно было здесь застать. Иногда она читала книгу, а другой раз мечтательно смотрела вдаль.

– Ань, девчонки про какое-то колдовство говорят! – сказала я. – Это правда?

– Какие девчонки?

– Ленка и Людка.

– А ты больше слушай разные глупости! – возмутилась она, как будто опомнившись от своих мыслей.

– Говорят, что все знают об этом, – сказала я и почувствовала, что глаза предательски повлажнели. – Говорят, что наша бабушка заколдована.

– Господи, мало ли что люди болтают! – равнодушно ответила сестра. – Скучно им, вот они и чешут языки.

– А тебе не скучно здесь сидеть?

– Не-е-ет, мне не скучно, – засмеялась она. – Я тебя жду.

При все том, мне было недостаточно этого объяснения. Я тут же придумала, что и у Ани, должно быть, есть своя тайна. Ведь она была моей сестрой. Значит, мы должны быть похожи. Любопытно, но думала я тогда не о внешней схожести, а о внутренней – о похожести рассуждений, о сходной эмоциональности, о необходимости какой-то отдушины, пусть и воображаемой. Все же внешне мы были совершенно разными. Но к этому я вернусь позже.

Не скажу, что я забыла о словах про проклятие. Наблюдая за бабушкой, я пыталась разглядеть в ней что-нибудь такое, что можно было бы хоть отдаленно связать с ворожбой. Между тем, она была такой, как всегда – какой я помнила ее с детства: вечно в заботах, в готовке, в делах. Пытаясь застать бабушку в тот момент, когда она этого не ждет, я подбегала к ней и ловила ее руку. Бывало, увязывалась за ней, когда она шла доить корову Зорьку. Стояла за ее спиной и ждала. А вдруг, пока мы с ней наедине, перетечет ко мне мистический электрический заряд и откроется неуловимая колдовская тайна!

Но ничего подобного не случалось. Бабушка всегда ласково отвечала на пожатие. Ладонь ее была сильной и шершавой – чем-то похожей на кору сосны, много повидавшей на своем веку. Это сравнение возвращало меня из помешательства в действительность. «Какая может быть ворожба? – думала я. – Это же моя бабушка, я ее знаю всю мою жизнь». Может быть, тайна заключалась в бабушкином знании трав? Но разве она была единственной, кто «на ты» с дарами леса? На берегу озера мне казалось, что она шепталась с травами. Но кто бы говорил… Я ведь сама вела беседы с соснами. При всем том мои лесные фантазии были абсолютно естественными, в них не было никаких потусторонних сил. Получается, если бабушка разговаривала со своими травами, то в этом тоже нет ни грамма чуда.

Про проклятие я больше подруг не спрашивала, и о соснах тоже молчала. Помню, мы проходили мимо моих лесных приятелей, и Ленка, кивнув в сторону Марьянки, спросила:

– Даш! Так как зовут эту сосну? Мария, что ли?

– Какую сосну? – притворилась я.

– Да вот эту, ты же сама давеча рассказывала, – поддержала подругу Людка.

– Представления не имею, о чем вы говорите! – пожала плечами я.

– Ну, ты даешь! – хором ответили они.

В этот момент я оказалась под кроной Марьянки, и она сбросила мне под ноги маленькую конусообразную шишку. Это хороший знак – значит, одобрила! Я подняла шишку и опустила ее в портфель – на удачу.

Все самое прекрасное закладывается в нас в детстве, когда душа раскрыта миру нараспашку, когда мы умеем говорить на языке растений и птиц, когда наш мозг ежедневно и неустанно впитывает в себя красоту окружающего мира. Так получилось, что большинство памятных моментов на заре моей жизни связаны с лесом и бабушкой.

Звали ее Глафира. Она родилась в далеком 1867 году. Возможно, тебе, мой дорогой читатель, покажется, что года и десятилетия уже перепутались в моей бедной голове, и ты возьмешь калькулятор или, еще лучше, смартфон и начнешь подсчитывать, возможно ли это. Ты скажешь: может быть, это не бабушка, а прабабушка или прапрабабушка? Хочу тебя предупредить: прими пока мой рассказ на веру и не надо ничего высчитывать. Впрочем, пока я допишу эту историю, все уже встанет на свои места, и удивляться будет нечему. Моя любимая бабушка Глаша действительно родилась 30 марта 1867 года.