Мэри Кубика - Другая миссис

Офицер Берг продолжает рассказывать мне, как мистер Нильссон укутал одеялом колени Поппи, чтобы ее не продуло. Сразу после этого его внимание привлек шум. Две женщины кричали друг на друга. Он не расслышал точно, о чем они говорили.

– Ах, как ужасно…

– Действительно, ужасно, – соглашается полицейский. – Бедного Джорджа это сильно потрясло. Он никогда прежде не слышал таких скандалов. Что говорит о многом, учитывая его возраст.

– Но при чем тут я?

Берг снова заглядывает в планшет.

– Джордж и Поппи замешкались всего на секунду, но этого хватило: женщины вышли из тени дерева, и Джордж успел разглядеть обеих.

– И кто же это был?

У меня слегка перехватывает дыхание. Полицейский делает паузу, прежде чем ответить:

– Миссис Бейнс и вы.

А затем включает в своем планшете диктофон – показания мистера Нильссона:

– «Миссис Бейнс скандалила с докторшей, которая недавно поселилась на нашей улице. Обе визжали и кричали, злые, как дикие пчелы. Не успел я вмешаться, как докторша дернула миссис Морган за волосы. Так и ушла, зажав выдранный клок. Мы с Поппи поспешили домой. Не хотелось, чтобы она подумала, что мы шпионим за ней: вдруг и на нас набросилась бы…»

Офицер Берг нажимает кнопку «стоп» и поворачивается ко мне.

– Как, по-вашему, это похоже на ссору между совершенно незнакомыми женщинами?

Я молчу. У меня просто нет слов. Зачем Джорджу Нильссону говорить про меня такие гадости?

Офицер Берг не дает мне шанса ответить, продолжая напирать:

– Часто ли вы выдираете волосы у незнакомых женщин, доктор Фоуст?

Конечно, правильный ответ – «нет». Но я все еще не обрела дар речи.

– Видимо, ваше молчание означает «нет», – решает полицейский и открывает дверцу машины, борясь с порывами ветра. – Мне пора. Можете ехать по своим делам.

– Я никогда не общалась с Морган Бейнс, – вот и все, что мне удается выдавить. Но слова звучат вяло, неубедительно.

– Не общались так не общались, – Берг пожимает плечами и выходит под дождь.

Он не сказал, что не верит мне. Все и так ясно.

Давным-давно жила-была девочка Мышка. На самом деле это не было ее настоящим именем, но, сколько она себя помнила, отец всегда называл ее так.

Девочка не знала, почему отец звал ее Мышкой. Она не спрашивала. Боялась, что он может перестать использовать прозвище, а ей этого не хотелось. Ей нравилось быть Мышкой: это создавало между ними какую-то особую связь, хоть она и не знала почему.

Мышка много думала над этим. У нее имелись предположения. Во-первых, она обожала сыр. Иногда, вытаскивая из моцареллы сырные нити и кладя их на язык, девочка думала, что, наверное, именно за это ее назвали Мышкой: за пристрастие к сыру.

Она также задумывалась, не считает ли отец, что она похожа на мышь внешне. Может, у нее на верхней губе усики? Такие маленькие, что даже ей не видны – только отцу?

Мышка часто шла в ванную, карабкалась на раковину и прижималась вплотную к зеркалу – поискать усы. Однажды она даже взяла с собой лупу и зажала ее между губой и зеркалом. Но никаких усов не увидела.

А может, дело совсем не в усах, а в каштановых волосах, больших зубах и больших ушах? Но Мышка не была уверена в этом. Иногда она думала, что дело в ее внешности, а иногда – что в чем-то другом. Например, в сдобном печенье «Салерно», которое они с отцом иногда ели после ужина. Может, она стала Мышкой именно поэтому?

Мышка обожала «Салерно» больше любого другого печенья, даже домашнего. Она часто клала несколько штук на ладонь стопочкой, затем просовывала палец в центральное отверстие и обкусывала печенюшки по краям – как мышь, грызущая дерево.

Обычно Мышка поедала свое печенье за обеденным столом. Но однажды вечером, когда отец повернулся спиной, чтобы отнести грязную посуду в раковину, она тайком сунула несколько печенек в карман, чтобы перекусить поздно вечером. На тот случай, если она или ее плюшевый медведь проголодаются.

Мышка поблагодарила, встала из-за стола и попыталась прокрасться в спальню с набитыми печеньем карманами, хоть и знала, что так оно быстро раскрошится. Но это неважно: раскрошенное печенье ничем не хуже целого.

Отец застукал ее с поличным, но не стал бранить Мышку. Он вообще почти никогда не ругал ее – в этом не было нужды. Вместо этого насмешливо заметил, что она собирает и прячет еду у себя в спальне, совсем как мыши хранят запасы в стенах домов.

Но отчего-то Мышке казалось, что он не поэтому назвал ее Мышкой.