Елена Паленова - Ведьмина яма

– А собака?

– А что собака? – старик непонимающе уставился на дворняжку, которая подняла морду, сообразив, что речь идёт о ней.

– Большой пёс, – пояснила Тоня. – Он не кинется? Я ж всё-таки чужая.

– Полкан-то? Да не тронет он тебя… Ну ладно, давай провожу, раз боишься.

Он убрал пустую посуду со стола в раковину под рукомойником и вышел из дома первым, показывая Тоне дорогу. На улице уже было довольно темно, только небо серыми клочками маячило в просветах между густыми кронами деревьев. Рядом с хозяйским домом на столбе горел фонарь, но постройки отбрасывали густую тень, поэтому Алексей Петрович довёл гостью до самого душа и включил у входа лампочку, на которую сразу же стайкой слетелись мотыльки.

– Дорогу назад сама найдёшь? А я на крылечке посижу пока, подожду тебя и за Полкашей присмотрю, чтоб не любопытничал.

Тоня благодарно кивнула и прошмыгнула в полумрак деревянной душевой. Помещение оказалось немного вытянутым в длину. В дальнем конце под потолком поблёскивала лейка и виднелись угловые полочки, на которых стояли бутылки с шампунем, жидким мылом и прочие принадлежности. Передняя часть представляла собой раздевалку. На гвозде висело большое мягкое полотенце, а на лавочке внизу была стопкой сложена одежда, которую старичок приготовил для своей гостьи. На полу стояли сланцы, на вид вроде как даже подходящие Тоне по размеру.

Скинув с себя жёсткую робу и неудобные, великоватые кеды, девушка расплела косу, встала под душ, повернула кран и охнула, когда на голову сверху полилась прохладная летняя вода. Шампунь оказался из дешёвых, но Тоне было всё равно чем, лишь бы промыть слипшиеся от грязи волосы. Смывая с головы пахнущую травами пену, она потёрла руками глаза и тут же с визгом отпрянула назад, вжавшись спиной в мокрые доски стены – в душевой прямо у входа темнел чей-то сгорбленный силуэт.

– Невенчанная с мужиком живёшь, – проскрипел неприятный старушечий голос. – Грех это!

Тень начала приближаться, увеличиваясь в размерах, и Тоня почувствовала исходящий от неё смрад. Зажмурившись, девушка завопила во весь голос и сползла вниз по стене, прикрывая голову руками.

– Венчаться вам надо, – сердито проскрежетал голос прямо в ухо.

– Эй, ты чего так орёшь? – дверь распахнулась, впустив в душевую свет от уличной лампочки и звонко лающую на все стороны дворняжку. Заглянув внутрь, Алексей Петрович прищурился и сразу же отвернулся, прикрыв дверь наполовину. – Тьфу ты, Господи, прости… Напугала меня. Лягушку увидала что ли? Так их тут полно…

– Здесь женщина была. Старуха… – всхлипнула Тоня, выбравшись из угла и наспех натянув на себя футболку и мужские шорты, которые, как ни странно, пришлись ей впору.

– Вона оно как… – присвистнул старик. – Сказала чего али просто примерещилась?

– Про венчание что-то. Вы простите, я не хотела вас напугать. Сама так испугалась…

– Да что ж ты всё время извиняешься-то, будто перед всеми в этой жизни виновата? Выходь уже оттудова, горе луковое. А я Полкана уведу, а то ты и его всполошила. Теперича всю ночь выть будет…

– Раньше на берегу, где пастбища нынче фермерские, деревня стояла дворов на полсотни, а тута недалече заимка была на три хаты. В войну-то деревню сожгли до последнего сарая, а заимка осталася… – Алексей Петрович прикрыл глаза и замолчал, будто задремал на минутку, а потом тряхнул головой и снова взялся за инструменты. Кусок дерева в его руках пока казался бесформенным, но, судя по резным деталям, украшающим фасад хозяйского дома, мастером старик был отменным. – Об чём это я? А, ну да… Да… Это всё ещё раньше приключилося, до войны ещё и до того, как я на свет появился. Вера в Господа тогда серьёзной бедой обернуться могла. Большевики против церковников поднялись, церкви рушили, священников налево и направо штрафовали или в лагеря ссылали, погосты уничтожали… У нас своей церкви-то в деревне не было, а батюшка был. После того, как в Ольховке храм под амбар определили, он сюда перебрался. Исповедовал, отпевал, дитё мог окрестить, ежели надобно… По мелочи, в общем, чтобы власть не нервировать да судьбу не искушать. А Настасья тогда первой красавицей была на деревне. Мать сказывала, что за девкой этой такой ухажёр городской ухлёстывал, что ежели б захотела, всю жизнь бы как сыр в масле каталася. А она не захотела. Любовь у неё была с пареньком местным. В ЗАГС идти не решались, потому как ухажёр тот самый городской большим человеком был – побоялись, что как узнает, ради кого Настасья ему отказала, так сразу парня со свету и сживёт, чтобы своего добиться. Так и жили – по тёмным углам да по сараям прячась от глаз посторонних. Уехать отсюда хотели, да не успели – у парня того мать слегла, а он единственный сын, и ухаживать за несчастной больше некому было. А Настасья сиротой росла, у бабки своей двоюродной жила. Бабка та дюже набожная была, всё девку пилила, что невенчанная с мужиком любуется. Дескать, бумажка из ЗАГСа – это пустой звук, можно и без неё обойтись, но обвенчаться надобно непременно. И батюшку подговорила, чтобы он тайное венчание провёл. Это сейчас в церкви просто откажут, если штампа в паспорте нет. Не будут венчать, и всё тут. А тогда времена какие были? Вроде только вот недавно браки в церквах регистрировались при венчании, а потом у церкви это право отняли да ЗАГСам отдали. И венчаться вроде как необязательно стало. А ежели вперёд получения бумажки с печатью венчание проведёшь – всё, преступник. В лагерях и за меньшее люди страдали. В общем, обвенчал их батюшка по-тихому, без свидетелей. Бабка только Настасьина при этом присутствовала. Кто проболтался, неизвестно, да только вскоре после того всех четверых отвели в лесок и расстреляли.