Джейн Шемилт - Пациент

Когда мы подошли к кустам, Пеппер начал скулить. Я отпустила его с поводка, чтобы дать покопаться в листьях, и пошла вперед, погруженная в воспоминания о былых годах, о компромиссах и ошибках, о любви и усталости. Я не задумывалась в ту пору о том, что что-то упускаю. Это было нечто другое – какая-то иная грань жизни, которая ускользала от меня в повседневной рутине. Я была слишком уставшей, слишком занятой.

Гравий похрустывал под ногами, и вдруг я услышала позади такой же тихий хруст – будто эхом отдавались мои шаги. Я не сильно встревожилась – не больше, чем в случае с машиной. Было еще не так поздно, и поблизости находились люди. Они возвращались через Подворье домой после вечерней молитвы. Я не испугалась. Мне просто стало не по себе, вот и все.

– Пеппер, иди сюда, глупый пес! Живо!

Раздался громкий шорох, заросли зашевелились, Пеппер выскочил из кустов и подбежал ко мне, виляя хвостом. Ветки позади него снова стали неподвижными. Я огляделась. За спиной никого не было, в поле зрения тоже. Шаги оказались воображаемыми. Я все выдумала; мой разум сыграл со мною злую шутку. Я взяла Пеппера на поводок и поспешила к выходу с территории собора; пес бежал рядом со мной. Больше я не оглядывалась.

Дровяная печь, похоже, погасла, в доме было прохладно. Витая ваза Лиззи смотрелась вспышкой цвета на столе, ярким пятном на сером фоне. Вошел Нейтан, держа в руках тетрадь и на ходу исправляя в ней что-то красной ручкой – воскресными вечерами он обычно проверял домашние работы. Муж включил чайник.

– Что-то ты запыхалась, – заметил он, взглянув на меня поверх своих очков-полумесяцев.

– Последние ярды я пробежала. Мне послышались чьи-то шаги позади.

– Ты видела, кто это был?

– Никого там не было, мне почудилось.

Я не призналась, что не перестала слышать те шаги и ощущать угрозу, которая их сопровождала. Нейтан налил чай и протянул мне кружку.

– Обычное дело, когда устанешь под конец дня.

«Он просто добр ко мне, не выискивай в его словах снисходительность», – сказала я себе.

– У тебя щеки порозовели! – продолжал муж, одобрительно улыбаясь. – Выглядишь на десяток лет моложе!

Я обхватила кружку ледяными руками. Я не мечтала помолодеть. Я думала, что зрелость станет началом чего-то нового. Я надеялась, что буду отличаться от женщин, приходивших ко мне в клинику. Я ожидала, что почувствую освобождение, но вместо этого стала пугливой. Бывший парень Лиззи сказал бы, что шаги за спиной символизируют догоняющее меня прошлое, дела, которые я не сделала или хотела бы сделать лучше, альтернативные варианты поступков, которые я могла бы совершить.

Аромат нарциссов наполнял кухню. Я дотронулась до бледного лепестка.

– Лиззи любила тебе помогать, когда ты высаживал луковицы.

– Она это переросла. Думаю, она уже сто лет не прикасалась к лопате. – Нейтан набрал охапку дров из стопки у комода. – Я разожгу огонь, ты дрожишь.

– Спасибо, – улыбнулась я ему.

Он взял спички и, насвистывая, вышел за дверь.

Разве можно перерасти то, что любил когда-то в юности? Ты просто зарываешь его поглубже, как Нейтан свои луковицы, и оно ждет там, в темноте, возвращения теплых дней. Когда-то я любила путешествия, радовалась, открывая для себя новые места. Я любила рисовать, мои старые альбомы для эскизов лежали в нижнем ящике моего стола. Я не переросла все это, я просто похоронила его, у меня больше не было времени.

Позже, когда я уже дремала в постели, Нейтан пробормотал:

– Я отметил в календаре дату. Нас пригласили на новоселье в каких-то числах апреля.

– На какое новоселье?

«Что вылетело у меня из головы на этот раз?»

– Новые жильцы въезжают в Норт-Кэнонри; приглашение лежало утром на коврике у двери. Белая карточка из плотной бумаги. Я думал, ты видела.

Вот почему горел свет в тех окнах сегодня вечером – новые обитатели, должно быть, уже заселились.

– И что там было?

– Какая-то двойная фамилия, Офелия Форбс… что-то там… почтет за честь видеть вас… В таком духе. Канапе и шампанское.

Офелия. Бледное тело и запрокинутая голова. Офелия с картины Милле с раскинутыми в стороны руками и открытым ртом, в мокрой одежде, с цветами в волосах. Утопленница. Ее лицо проникло в мой сон, превращаясь в бледное лицо Лиззи, наполовину скрытое водой. Глаза дочери смотрели на меня все еще яростно. Я проснулась в ужасе, хватая ртом воздух, но мерное дыхание Нейтана меня успокоило. Я положила руку на его спину. Страсть не имеет значения; солидарность, поддержка – вот что главное в долгом браке. И верность.