Кэрол Джонстон - Зеркальная страна

В камеру пристально смотрит мужчина – щекастый, почти лысый и серьезный, как и репортер, с нездоровым блеском в глазах. Руки сложены на груди над огромным животом, внизу экрана надпись: «Джеймс Патон, руководитель поисково-спасательной операции береговой охраны Ее Величества, Абердин».

– Мы знаем, что Эллис Маколи была опытным яхтсменом…

Да неужели? Первый раз слышу!

– Однако, учитывая скорость ветра в заливе утром третьего числа, мы предполагаем, что женщина пропала часов за шесть до того, как подняли тревогу. – Руководитель операции умолкает, и, хотя его снимают выше пояса, видно, что он меняет положение ног, становясь в позу ковбоя, и пожимает плечами. – За последние семьдесят два часа температура в заливе не превышала семи градусов Цельсия. В таких условиях человек вряд ли продержится на воде дольше трех часов.

«Вот урод», – думаю я. В голове звучит голос Эл.

Камера возвращается к девушке-репортеру, делающей вид, что ее ничуть не заботит испорченная прическа.

– Итак, учитывая ухудшившиеся погодные условия, в конце второго дня поисков надежда на благополучное возвращение Эллис Маколи стремительно тает.

Экран заполняет фото Эл с Россом на отдыхе – оба загорелые, сверкают белозубыми улыбками; он обнимает ее за плечи, она запрокидывает голову, готовая рассмеяться. Понимаю, почему репортаж такой подробный. Красивая пара. Они смотрят друг на друга так, словно очень голодны и одновременно довольны. От их близости мне становится не по себе, от вина появляется изжога.

Беру телефон, открываю погоду. Для меня Эдинбург по-прежнему на втором месте после Венис-Бич. Никогда не задумывалась, почему всегда смотрю его метеосводку. Шесть градусов и сильный дождь. Всматриваюсь в темноту за окном, вдали маячат белые линии взлетно-посадочных огней.

В Великобритании всего шесть утра, но уже есть новое видео: «День третий, пятое апреля». Не буду смотреть! Я и так знаю, что ничего не изменилось. Эл не нашли, да этого никто и не ждет. Внизу еще одна заметка, опубликовали меньше двух часов назад. «Муж-доктор пропавшей женщины из Лейта теряет надежду». При виде фотографии у меня перехватывает дыхание. На Росса больно смотреть. Он сидит на корточках у невысокой стены, прижав колени к подбородку. Рядом с ним стоит мужчина в длинной куртке с капюшоном и что-то говорит, но Росс явно не обращает на него внимания. Он смотрит на залив, рот полуоткрыт, зубы стиснуты в стоне отчаяния и невыносимого горя.

Со стуком захлопываю ноутбук и залпом допиваю вино. На меня оборачиваются. Руки дрожат, в глазах печет. Перелет из Нью-Йорка в Эдинбург долгий, но недостаточно. Я отдала бы все что угодно, лишь бы не возвращаться никогда!

Встаю, беру ноутбук, бросаю на стол двадцатку и иду в другой бар – больше не вынесу непрестанных «мэм» официанта. На ногах я держусь нетвердо; наверное, стоило съесть тот чизбургер… Неважно. Уже ничего не важно. На меня все еще оборачиваются, и я гадаю, не сказала ли это вслух. Потом понимаю, что иду и трясу головой. Я должна верить, что ничего не изменилось, что мой страх и гнетущая паника ничего не значат. Вспоминаю Эдинбург, Лейт, серый каменный дом с решетчатыми переплетами окон на Уэстерик-роуд. Вспоминаю дедушку с щербатой улыбкой – и немного успокаиваюсь. «Вся эта чепуха и яйца выеденного не стоит, цыпа».

Когда сестра умерла, меня не было в Эдинбурге. Я не ждала рейса в аэропорту Лос-Анджелеса или Нью-Йорка. Я не сидела на кованом балконе съемной калифорнийской квартирки с видом на Тихий океан, потягивая цинфандель так, словно тут мне самое место.

Когда сестра умерла, меня не было нигде, потому что она вовсе не мертва!

Я стою на тротуаре, пока автобус не исчезает из виду. То ли погодное приложение на айфоне слетело, то ли погода наладилась: день холодный и солнечный, на небе ни облачка. Пронизывающий ветерок со стороны города доносит запахи дыма, омнибусов, пивоварен, горящего угля. Странное чувство: вроде все знакомое и в то же время другое. Дома и дорога все те же, супермаркет «Колкохун» тоже на своем месте – в цокольном этаже жилого здания. Налетает ледяной бриз, ерошит мне волосы. Стараюсь не вспоминать слова напыщенного спасателя с замашками ковбоя. Наверное, в море гораздо холоднее, чем здесь…

Дом тридцать шесть на Уэстерик-роуд ничуть не изменился. Железная ограда с калиткой, ровная лужайка, обсаженная живой изгородью, посередине дорожка. Мрачный симметричный фасад, облицованный серыми кирпичами, и высокие, узкие решетчатые окна. Две боковые каменные стены, белые глиняные балясины и красная деревянная дверь.