Дмитрий Литвинов - Ветра Пустоши. Книга 3. Возвращение

– У тебя кровь. Извини.

Голос нежный, ласковый. Издалека. Оттуда, где он только что побывал, так не хочется возвращаться. Хочется остаться здесь навсегда – не думать ни о чем, не строить никаких планов, забыть все бренные дела и заботы – просто парить в невесомости темной бездны, наполненной мириадами скачущих огоньков. Так спокойно, так тепло и уютно здесь. Груз и тяжесть пережитого дня отступают, растворяются – их уже нет. Тело легкое, тело невесомое парит погруженное в теплую обволакивающую пучину. Вернувшиеся скачущие огоньки один за другим снова угасают, тьма сгущается, заполняет собою все вокруг, поглощая весь мир, даже звуки исчезают в ней. Скоро она погружает в себя все.

– Вставай Таназ! Просыпайся!

Голос знакомый. Но почему он такой встревоженный?

Темнота вокруг растворяется, сереет. Эту серость вытесняет приглушенный дневной свет, проникающий в шатер через специальные вентиляционные клапана. Глаза нехотя открываются, голова наполняется тупой болью, словно с похмелья. Сколько прошло времени, он что проспал? Вокруг угадываются знакомые контуры, рядом стройный силуэт – Дерека, это она его звала.

– Что случилось?

Тяжело подниматься. Голова болит.

– Дымка, тяжелая, большая на горизонте с заката. Приближается, растет.

– Никак Марги пожаловали.

– Похоже на то.

Бодро отзывается голос сестры. Встал, наскоро оделся, собрался. Вчерашняя девушка сидит в углу, штопает платье, замерла, подняла на него испуганные глаза – шея вся в синяках, на скуле запекшийся кровоподтек. Не до нее сейчас.

– Эта так и будет торчать здесь?

Таназ кивнул в сторону забившейся в угол девушки.

– Конечно, она теперь ни шагу отсюда, пока задуманное не исполниться. Никто об этом не должен знать, никто ничего не должен подозревать.

С готовностью отозвалась Дерека.

– Хорошо, пусть сидит, аспид с ней!

Кивнул Таназ и вышел из шатра. Так и есть – проспал. Солнце уже высоко поднялось. Голова болит, мысли чугунные не поворотливые сегодня. Бронированный капот его трака откинут, из утробы стального зверя торчат только ноги его механика, он бормочет что-то неразборчивое. Рядом стоит высокий широкоплечий грязный раб, помогает механику. Волосы на голове и борода топорщатся в разные стороны неровными, обкромсанными тупым ножом, кончиками. Загорелая перепачканная кожа, впалые щеки, татуировка на лице – какая-то диковинная вязь, причудливое переплетение линий. Раб заметил Нама, в глаза ему смотрит – не отворачивается. Холодная бездонная синева в его глазах, колет, отталкивает – тяжелый у раба взгляд. Вот же живучий ублюдок, двужильный он что ли – пятнадцать лет уже в рабах ходит, других уже сотня от болезней и труда тяжелого померла, а этот еще жив. В рабство его обратил еще отец Таназа, Нам помнил, когда впервые увидел его – немного старше самого Таназа, косая сажень в плечах, могучее сильное тело – десять лучших воинов не могли тогда с ним совладать. Отец не хотел убивать раба – хотел его сломать. Сломать его дух, подчинить себе его волю. Но за пятнадцать лет сломать получилось только его тело – иссох он, исхудал, скрючился, о былой его мощи напоминали только торчащие в стороны острые плечи, которые даже сейчас были чуть не вдвое шире, чем у Таназа. Не подчинил его волю себе ни отец Таназа, ни он сам – раб всегда спокойно смотрел в глаза обоим Намам, без вызова, без дерзости, но смотрел и глаз не отводил, не прятал – ждал своего времени. Таназ это прекрасно понимал – перед ним все звеньевые склоняли голову, прятали глаза при встрече, но Наму нравилось дразнить судьбу, нравилось с ней заигрывать.

– Ну что Червь, дождался ты своего часа, – обратился он к рабу, – великий день уже близок. Скоро мы отправимся на полночь.

Таназ перевел взгляд на закат, туда, где горизонт заполняла большая дымка, она росла, она приближалась.

– Соскучился по дому, Червь?

Продолжая смотреть за горизонт, спросил Нам. Раб медленно повернул туда свою голову – уже можно было разобрать маленькие черные точки, разделяющие собой песок и тяжелую дымку. Стал отчетливо слышен далекий гул. Гул нарастал, точки прибывали, заполняли собой пространство справа и слева, почти до самой кромки воды древнего океана. Сколько же их?

– Молчишь? Сказать нечего – тогда я скажу. – Дерека с интересом наблюдала за происходящим, стоя у порога шатра. – Скоро мы придем туда, откуда пришел ты. Утопим там все в крови, сожжем ваши города, вырежем всех мужчин, ваши жены будут омывать нам ноги.