Андрей Сенников - Зов. Сборник рассказов

– …заканчивали ординатуру, – рассказывал Виктор. – Последнюю неделю, по существу, жили в больнице. Ну, и пили, само собой. Спирт…

Он говорил много и громко, стягивал внимание на себя как одеяло, а взгляд при этом был отсутствующий, словно он не байки травил, а пытался доказать теорему Ферма. Оксану забавляло это странное противоречие, пока она не пришла к простой и очевидной догадке: Сергачёв сбит с толку, а то и напуган. С чего бы?

– …не помню, когда вырубился: только, вроде, стакан держал и бац! Темнота! Очнулся от холода, зуб на зуб не попадает, башка трещит, во рту сухо и гадко. Глаза разлепил. Что такое?! Пелена серая перед лицом: мутная, холодная. К лицу льнёт, о щёку трётся. Себя не пойму: не то сижу, не то лежу; верх-низ, всё попуталось, только шаги слышу. Осторожные такие, крадущиеся…

Илгун-Ты.

Оксана поёжилась, словно её накрыла вязкая и холодная тень. Дерево-то никуда не делось. Оно парило на задворках её чуткого сознания, не в темноте – как сейчас, в реальности, – в оранжевых лучах умирающего солнца. Образ резкий и чёткий, словно продавленный в бумаге кохиноровским карандашом с твёрдостью пять эйч, не меньше…

– …проняло. Заорал я, короче. Ну, как заорал – замычал. По лицу себя пятернёй лапнул и сел. Муть серая с лица сползла. Вижу лампочки бледные, желтушные, под потолком короткого коридора, в конце – двери железные. Вдоль стены две каталки стоят, и я сижу на третьей, простыня скомкалась на коленях. За спиной орёт кто-то, да противно так, истошно и тонко, как пальцем по стеклу…

Она видела каждое движение ветвей, наклон иголок, изгибы корней и трещин в коре. Переплетённые сучья и вороха опавшей хвои в изломанных складках оврага. Паутинные клубки дикого шиповника. Чуткие пальцы едва заметно зашевелились, повторяя линии, продавливая вязкий воздух в провалы двери и окон нелепой избушки, застрявшей в корнях, как муха в паутине.

– …уроды не придумали ничего лучше как уложить меня на каталку, накрыть простынёй и отвезти к больничному моргу – протрезветь на холодке. За каким мертвяком туда понесло сестру-хозяйку – ума не приложу, но меня она заметила…

Что-то отозвалось на её прикосновения, коснулось виска колким холодком. Змеи-корни зашевелились, стягиваясь в клубок. С треском провалилась крыша, и остатки кровли взметнулись изломанными крыльями, под дождём опадающей хвои. Слюдяные чешуйки коры закрутились вокруг ствола пепельным смерчем. Ветхий сруб пополз враскат, мох отваливался слоями как мёртвая кожа, и домишко вдруг вмялся внутрь, выстрелив окрест жёлтой щепой…

Оксана вскрикнула.

За столом рассмеялись.

– Я не хотел никого пугать, – сказал сквозь смех Виктор, – Как и в тот раз. Но кричали похоже…

Она краснела безобразно, пятнами. И сейчас чувствовала жгучие кляксы на щеках и шее. Кислая горечь заполнила рот. Оксана потянулась к стакану с подсыхающими островками пены на стенках, но, коснувшись стекла пальцами, отдёрнула руку.

– Кому пришло в голову построить там дом?! – выпалила она перед собой. Алкоголь притупил внутренний слух, и слова упали резко, перестуком, словно рассыпанные по столу гвозди.

Смех оборвался. В тишине пламя газовой плитки шипело как клубок растревоженных змей. Ночной мотылёк с треском бился о лампу под потолком. Кия тихонько гладила гальку в густой темноте за палаткой.

Сергачёв покосился на Вику, та пожала плечами.

– Это очень старый дом, – сказал вдруг Степан. У Оксаны обмякли плечи – как камень с души. С затаённой радостью она мимолётно подумала, что никто не спросил, о каком доме она говорит. И где это – там? Вообще, о чём? Никто. Ни Виктор, улыбка которого застыла и напоминала теперь болезненный оскал. Ни Вика, чьи глаза заблестели жадными тревожными сполохами болезненного любопытства, она, наконец, почувствовала. Мертвенный лак треснул и осыпался, обнажая нервы и способность воспринимать невидимое.

– Ему лет сто, может, больше, – проговорил Степан закуривая. Он смотрел на свои руки, на струйку сизого дыма и, кажется, продолжать не собирался.

– Разве можно жить в таком месте? Под всем… под этим, – Оксана не закончила. Мысль о тоннах дерева над головой вгоняла в тошноту.

– Нет, – ответил Степан, – Строго говоря, это не совсем жильё. Скорее – храм, и никто кроме Олман-ма Тай жить здесь не может…

– Кто?

– Мать-Которая-Знает, ну, ведунья по-русски. Что-то вроде жрицы Дерева Истины…

– Начинается, – Сергачёв не скрывал презрительной усмешки, – Ведьма из Блэр: Сибирская страница.