Андрей Сенников - Зов. Сборник рассказов

– Садитесь, – сказал он и добавил неожиданно для себя. – Витёк там пива купил холодного.

Вика уселась на заднее сиденье, с интересом рассматривая аборигена с трубкой. Оксана сильно хлопнула дверью и сразу же открыла окно. Окинув быстрым взглядом машину – всё ли в порядке? – Степан опустился на горячее сидение и потянул дверь на себя.

Старик придержал её за рамку окна и что-то быстро забормотал, шевеля морщинами. Углы рта опустились, чашка трубки прыгала вверх-вниз. Степан разбирал звуки, казавшиеся знакомыми, но стоило ему только попытаться вникнуть в их смысл, как всё сливалось в какофонию. Заломило виски.

Он торопливо кивнул и завёл двигатель. Старик тут же отпустил дверь, и она закрылась с сухим щелчком, словно переломили кость.

– Чего он там бормочет? – наморщил лоб Виктор.

Степан выжал сцепление.

– Откуда я знаю, – сказал он, трогаясь с места.

Жирная пыль немедленно поднялась в воздух. Облака скрыли фигуру тельмучина в боковом зеркале. Горячие волны ворвались в салон через открытые окна.

– Что это было? – прокричала Вика.

Виктор повернулся к ней.

– Стёпка родню встретил, – сказал он с серьёзным видом. – Зацепи мне пару баночек, пожалуйста. И давайте спрыснем это дело. А, Ксанка?

– Я не хочу, – услышал Степан, а потом почувствовал, как девушка за спиной наклонилась к нему.

– Ты не понимаешь родной язык? – спросила она.

Он пожал плечами. Машина миновала последний дом. Впереди, в стороне от дороги маячили фермы недостроенного коровника, обглоданные солнцем и непогодой. Улица превращалась в просёлок, теряющийся где-то между близких деревьев. Там, в густой тени грязь и лужи блестели как антрацит. Зашипели открываемые банки.

– У меня паспорт такой же, как и у тебя, – сказал Степан, голос звучал ровно, – Матери я не помню. Когда отец пропал в тайге, мне было девять. В посёлке, где мы жили, среди тельмучин родни не нашлось. Её нигде не нашлось. Впрочем, это всё равно. В медучилище я узнал, что у аппендикса не бывает национальности… Так, теперь все пристёгиваемся и наглухо закрываем окна…

– Это ещё зачем? – поинтересовался Виктор.

Степан усмехнулся.

– Увидишь…

Нош-па помогала плохо.

Спазмы, предвестники близких месячных, не уходили надолго. Оксана морщилась всякий раз, когда тягостное, тянущее ощущение, словно кто-то осторожно затягивал узелки на маточных трубах и сдавливал яичники, возникало внизу живота далёким эхом. Девушке мерещилось, что от неё уже несёт менструальной кровью как от зарезанной свиньи. Тряска и духота в машине самочувствия не улучшали. Плотный, горячий воздух при открытых окнах неприятно подсушивал кожу на лице, ерошил волосы и забивал пряди дорожной пылью. Ужасно! Вику, уговорившую её на эту поездку, хотелось придушить. Её жизнерадостный, довольный вид раздражал, а смутные подозрения, что Вика пригласила её только для того, чтобы не оказаться наедине со Степаном, или, что вернее, одной между Степаном и Виктором, то есть – в качестве никому не нужной четвёртой вершины романтически-любовного треугольника, откровенно задевали.

Нет, формально они ехали на натуру. Степан обещал Вике показать какое-то супер-пупер-офигенное место у слияния Кии и Кожуха. «Место силы» как выразилась Вика, падкая на всякую эзотерику и Рериховские пейзажи. Уговаривая Оксану, она делала большие глаза и переходила на проникновенно-восхищённый шёпот, но в поездке всё это отдалилось, и Ксана всё чаще замечала тяжёлый взгляд Степана, преувеличенно-беззаботный щебет подружки и развязное поведение Виктора. Как они все ей надоели!

Оксана отворачивалась и смотрела в окно, односложно отвечая на реплики попутчиков. Ей хотелось очутиться дома, свернуться калачиком на диване и прикрыть глаза, пережидая недомогание. Мама бы хлопотала вокруг, приносила чай, гладила по плечу…

Окружающие пейзажи откровенно угнетали. Бескрайнее вылинявшее небо с редкими облаками, за которые взгляд цеплялся, словно утопающий за корягу. Бесконечные сопки, покрытые черно-зеленой тайгой, как мхом. Поля вдоль дорог: ровные, как столешница в мастерской. Оксана закрывала глаза, прячась от назойливых образов, которые никак нельзя было воплотить чуткими пальцами в какие-то формы: «художку» она заканчивала по классу скульптуры.

От тоски она начинала буравить взглядом затылок Степана, но быстро прекращала это занятие. Степан казался ей сродни пейзажам: такой же бескрайний, бесцветный, совершенно не за что зацепиться ни взглядом, ни ощущением. Только на мгновение ей показалось, что он открылся, смутился даже, но наваждение быстро прошло.