Таня Свон - Театр кошмаров

– Тебе нужен отдых.

– Моей семье, – начала Ронда, но вдруг поперхнулась воздухом. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и продолжить: – Мне и моей сестре нужны деньги.

– Всем нужны, – развел пухлые, словно слепленные из теста ладони Ханс. – Но если сляжешь из-за изнурения, никому легче не станет. Тем более Этель.

Имя отозвалось солью на ране, которую где-то под ребрами оставила недавняя ссора. Со вчерашнего дня они так и не разговаривали. Этель ушла поздно вечером и до утра так и не вернулась. Ронда догадывалась, что искать сестру стоит у ее друга, Каспера, но не решалась ни позвонить, ни явиться в дом семьи Элон лично.

У Этель доброе сердце, но изломанный трагедией семилетней давности характер. Быть полезной – вот единственная цель, которую преследует Этель с того дня. Ронда знала это, но все равно попыталась встать между сестрой и ее стремлениями: запретила заниматься волонтерством в парке, которое было ключом к следующей ступени достижений Этель – медицинским курсам.

Ронда поджала губы, вдруг ощутив на них горьковатый вкус собственных сожалений. Она не хотела лишать сестру цели, не хотела обесценивать ее попытки изменить мир к лучшему. Она лишь желала спасти Этель от возможной опасности. Проконтролировать и остановить.

Ведь Ронда так же, как и Этель, сломана той трагедией. Она тоже винит себя.

Но ломается там, где тонко. Этель оступилась, не сумев вовремя помочь, Ронда – не предугадав и не разорвав страшную цепочку событий. И они обе не научились мириться ни со своими новыми демонами, ни с демонами друг друга.

– Я уже оформил тебе дополнительные выходные, – беззаботно развел руками Ханс. Ронда только успела открыть рот, но наставник тут же добавил: – Не переживай, из зарплаты ничего не вычтут. Я договорился на этот счет.

Ронда непонимающе моргнула. Ханс же деловито подбоченился, чуть склонился к девушке и, заговорщически понизив голос, поделился:

– Для всех ты в свой «выходной» якобы работаешь по моим поручениям, изучая документы. Так что держись легенды, если спросят. Но, будь добра, все-таки расслабь извилины, пока мозг от перенапряжения не превратился в изюм.

Ронда автоматически коснулась лба, но тут же хихикнула, заметив веселые искорки в глазах наставника. Он рассмеялся, снова открыл перед Рондой дверь, и на этот раз она не стала противиться.

– И чтобы послезавтра все бумаги были на моем столе! – прощаясь, крикнул Ханс.

Несколько сотрудников в синей полицейской форме вскинули головы от бумаг и проводили Ронду заинтересованными взглядами. Ханс картинно пригрозил Ронде пальцем. Не сумев сдержать улыбку, она отвернулась, хоть и знала, что обещание отдохнуть не исполнит.

У нее есть дело, которое не терпит промедлений, и выходной – роскошь, которую Ронда не может себе позволить, пока не поймет, что творится в этом злополучном городе. Она обязательно отдохнет… Но только после того, как разгадает загадку, за которую взялась.

Домой Ронда решила отправиться пешком. Лезть в душный, набитый потными телами автобус совершенно не хотелось – и без того кожа плавилась как раскаленный воск. От асфальта проспекта, нагретого солнцем, тянуло жаром, выжигающим кислород, а потому Ронда выбрала длинный путь через тенистый парк. Там она надеялась проветрить голову, но не вышло: мысли то возвращались к ссоре с Этель и переживаниям о ней, то мелькающими кадрами демонстрировали картинки видео, что среди файлов пряталось на компьютере.

Мертвый парень. Выцарапанные глаза. И снова нет ни намека на то, что его убило.

Вскрытие не дало результатов. Врачи словно раскромсали спящего человека – ни единой патологии. Тело будто бы и не умирало вовсе.

После того как Этель сбежала, Ронда посмотрела видео, на котором парень выцарапывает себе глаза, не меньше тридцати раз. Она прокручивала ролик, внимательно всматриваясь в запись, до тех пор, пока не поняла, что изучила каждый пиксель. К тому моменту за окном уже царила глубокая ночь, а жуткая картинка слепком легла на память. Даже когда Ронда уснула, видео продолжало повторяться перед глазами.

Снова и снова.

Пальцы давили глазные яблоки, впиваясь сначала в упругое, а затем – рыхлое стекловидное тело.

Снова и снова.

Веки выворачивались наизнанку, гладкая слизистая алела от крови.

Снова.

Пальцы оставляли кровоточащие борозды на скулах и щеках, что тут же терялись в рубиновых ручьях, стекающих из глазниц.