Валерий Пушной - Концы узла

Все это время Козырь помалкивал, ловя звуки его дыхания, шуршания пачки с сигаретами, щелчки зажигалки. И только когда Вадим выдохнул дым, продолжил оправдываться:

– Его ранили. Он был лежачий. У меня выхода другого не было.

– А у меня сейчас есть выход? – голос Хичкова не сулил ничего хорошего. – Ты оставил улики! Они могут привести ко мне!

В словах Вадима Козырь почувствовал угрозу для собственной жизни, похолодел, кровь в жилах застыла, он подобрал под себя ноги, сильно задергал правой рукой, а левая изогнулась в локте и упала на колени:

– Никаких улик, Вадим! – запротестовал через силу, сбивчиво объяснил. – Колеса для дела мы прихватили в одном из дворов. Наши колеса ждали нас в другом месте. Ствол остался при стрелке. Но на нем даже его отпечатков нет. Потому что стрелок и я работали в резиновых перчатках. Ствол вдобавок чистый, никаких хвостов за ним не тянется. Так что все в полном ажуре, Вадим, все, как надо!

Взмахом руки, Хичков оборвал его:

– Не тупи, Козырь! – словно обдал жаром. – Труп лучше всяких отпечатков! – сказал и сделал несколько затяжек сразу, шумно выпуская дым изо рта.

Цепляясь словно за соломинку, дергая реденькими короткими бровями, забыв о боли, Козырь обнадеживающе обронил:

– А что труп, Вадим? – потер влажными ладонями о штаны. – Ни с какого боку этого стрелка к тебе не приклеишь.

Чуть отвислая нижняя губа Хичкова вытянулась больше. Он подступил ближе.

– А тебя? – выдохнул Козырю в лицо клуб дыма, отчего тот зажмурился и угнулся ниже. – Ты ж перестрелку допустил и маячил на глазах у скворцов!

Не понимая, тот икнул, чувствуя, как душа медленно поплыла в пятки:

– У каких скворцов, Вадим?

Ответил Хичков не сразу. Сначала раздраженно загасил сигарету в пепельнице, потом сверкнул холодным прищуром:

– У жильцов! – втолковал недовольно. – Забились они по своим скворечникам и в каждое окно – глаза пялят!

Облегчение разлилось по телу Козыря, он даже воспрянул, выпрямил спину и выдохнул уверенным набравшим силу голосом:

– Можешь быть спокоен, Вадим! Тут все по нулям! Я дело знаю туго. Морду перед этим намалевал гримом! Паричок сверху напялил! Не первый раз, поди? Не сомневайся! И ствол потом скинул. Как положено. Задохнутся разыскивать меня! К стрелку меня тоже не пристегнут. Здесь все чисто!

Остановленным взглядом Вадим долго пронизывал Козыря, как будто вытягивал его нутро, чтобы лучше рассмотреть и потом принять решение. Затем отошел к двери, приоткрыл ее, позвал:

– Палаш, поди сюда! – и вернулся к Козырю.

В комнату ввалился крупный лобастый парень в широкой куртке, из-под которой выглядывала белая футболка с иероглифами на груди. На пальцах рук тату. В глазах веселое выражение, как будто его пригласили к столу, на котором было обилие вина, выбирай – не хочу. Остановился в ожидающей позе, готовый немедля сорваться с места при необходимости.

– Накосячил Козырь, – сказал ему Хичков. – Корозова живым выпустил! Мне вбил кость в горло! Мой авторитет размазал! Перед заказчиком поставил меня в позу рака. Какой награды, думаешь, заслужил он?

Выражение на лице Палаша не изменилось, он пожевал губами, точно беззвучно произнес, что награды определять не его дело, его дело ставить жирные точки на тех, кто эти награды заслужил. Вадим сделал глубокий кивок головой, как будто услышал ответ и согласился с ним. В свою очередь Козырь, увидев Палаша, тотчас снова поник, съежился и заискивающим голосом опять-таки попытался защититься, но на сей раз не очень умело и скорее походило на роспись в собственном бессилии:

– Охранник у него ушлый попался. Просек раньше, чем этот придурок ствол настроил. Прикрыл объект.

Его объяснение явно не удовлетворило Хичкова. Козырь увидел, как Вадим поднял руку и сдавил пальцы в кулак:

– Ушлый, говоришь? А, ты? – спросил резко. – Плечо и башку в бинтах мне показываешь, чтобы разжалобить? Зачем тебе такая башка? Она у тебя лишняя. Ее даже пуля пробить не захотела! – губы презрительно изогнулись.

И в этот миг Козырь услыхал усмешливое хмыканье Палаша. Он помертвел, предчувствие приближающегося конца сдавило горло. Стало трудно дышать, трудно подбирать слова, трудно выталкивать их из себя.

– Конура у тебя подходящая, – окинул комнату Хичков. – Как думаешь, Палаш? Подходящая?

Согласно, весело кивнув, Палаш опять не произнес ни звука. Комната была средних размеров. Вдоль стен старенькая мебель, местами побитая, смотревшаяся убого и ненадежно. Самым новым, возможно, недавним приобретением Козыря, был стул, на котором тот сидел, плотно прижимаясь к спинке. Этот стул определенно выбивался из общей картины убранства. Поглядывая то на Хичкова, то на Палаша, Козырь больше не решался вставить слово в свое оправдание. Взгляд Вадима был отчужденным, мрачным. О чем он раздумывал, понять невозможно. Но то, что он не собирался щадить Козыря, не вызывало сомнений. Просто вид наказания не определен.