Кирилл Цыбульский - Охота

Кевин шел несколько часов и с каждой минутой начинал оборачиваться чаще. Солнце было еще высоко, но ночь уже пугала. Рассказы отца о волках заставляли в собачьем лае слышать опасность. Кевин шел, сжимая в кулаках всю смелость, что накопилась к его возрасту. Маленький мальчик, полный решимости, с каждым пройденным метром уставал все быстрее и присаживался на валуны отдохнуть. Он вставал и смотрел на дорожку, уходящую в горизонт. За ним никто не гнался, никто не спешил найти пропавшего сына.

Сомнения закрадывались в юное сердце, но упрямство родилось в нем раньше. День становился серым, голубое небо окрашивалось темными тонами, словно крепчая. Озеро, которое искал Кевин, не показывалось. И уж вряд ли у его берега стояла хижина, о какой он мечтал.

– Собаки запели волками, – продолжала мама. – Вечер сменил теплый день, несмотря на твои слезы. Ты продолжал идти. Ты забывал, почему ушел и к чему стремился, спотыкаясь на неровной дороге, исчезающей прямо под ногами…

Рита Спаркс любила эту историю, она рассказывала ее со смаком, так что каждое слово хрустело на зубах, как хрящ. Мать говорила, ища мутными глазами сына.

Кевин разглядывал лицо матери, зная, чем кончится эта история. Он видел каждую морщинку, каждый прозрачный волосок Риты и хотел ослепнуть. Сын хотел увидеть этот мир слепыми глазами, каким его видела мать. Кевин хотел увидеть этот мир прежним.

Кожа Риты Спаркс истончалась, морщины разрезали эпителий все глубже, точно русла свирепых рек. Вены выступали между костяшек пальцев, ладони блестели и казались большими на длинных и тонких руках.

Лицо матери изменилось с того раза, когда Кевин изучал его столь же внимательно. Он замечал новые черты, видел, как стареющее тело не выдерживало живую душу и слабело с каждым днем. Кевин смотрел на нее всегда, когда она была рядом, и осознавал, что времени остается все меньше.

В свои пятьдесят Рита Спаркс была ближе к смерти, чем покойник.

– Где же Роберт? – спросила Рита. – Кажется, он сегодня задерживается.

В Санкт-Петербурге шел дождь. Капли барабанили по асфальту и сбивались в стаи ручьев. Дождь в этом городе шел в мае и декабре, он не останавливался, превращаясь в снежинки и застывая в ядра града. Местные жители носили с собой зонты, несмотря на солнечные прогнозы погоды, и ни разу не пожалели об этом.

Терри Коул проснулся, когда с лица начали сползать капли дождя. Он вскочил с койки, и старая панцирная сетка, сжав свои звенья, выдрала клок коротких волос с затылка. Терри стоял босяком в луже и дышал, как после пробежки. Иностранец смотрел в окно, и мокрая полупрозрачная занавеска почти касалась его, раздуваясь от сильного ветра. Голова не переставала гудеть после долгого сна. Новым утром пришлось приложить усилия, чтобы вспомнить, как Терри оказался здесь.

Промокшие объявления говорили о том, что сон оказался вещим; распахнутое окно – о том, что в комнате пусто. Все должны думать, что в ней пусто. Вчера Терри Коул сбежал. Полиция разыскивает мужчину по черно-белому портрету, усеянному на столбах и остановка общественного транспорта. Дела шли хуже некуда.

Терри посмотрел на часы. 9:53. Черт, подумал он, время будто остановилось. Так и было. Стрелки не трогались с места уже несколько недель, пора было сменить батарейку.

Невидимка вернулся в кровать. Терри Коул прикрыл окно, чтобы защититься от дождя, и положил голову на сложенные в замок ладони. Он вытянулся во всю длину, отчего живот скрутило, будто выжимая последние граммы питательных веществ, в каких нуждался организм. Терри вспомнил, что ел последний раз в баре Эдем. Кажется, это были гренки, которыми он закусывал.

Желудок скулил, требуя пищи. Терри засунул руку в карман и достал пачку «Кэмел», изрисованную одним русским в баре так, что получилось слово «Самец». Терри понравилось значение этого слова, и он сохранил пачку, насыпая в нее сигареты «Ротманс», каких помещалось двадцать пять штук вместо обычных двадцати. Невидимка заглянул внутрь, в полупустой пачке было все, чем он мог наполнить желудок.

Вид белых губчатых фильтров вызвал рвоту. К горлу подошел ком, из глаз выкатили слезы, Терри Коул прижался к холодной решетке и замер. Дождь бил в лицо, попадая на сухой язык, и в конце концов рвота отступила.

Терри устал за какую-то минуту, мышцы сдулись после долгого напряжения. Иностранец упал на кровать, продавив сетку. Терри дышал. Он радовался тому, что может дышать.