Эрик Поладов - Порох, деньги и красного бокал

– Я же слышу чей-то голос.

Лоренцо сказал ещё более недовольным тоном:

– Заткнись и принеси куртку!

Через некоторое время короткими вялыми шагами к порогу подошла двадцатилетняя Мануэла Пеллегрини – героиня граффити на стенах подъезда. На ней была одета ночнушка или что-то вроде того, глаза сонные, а тёмно-рыжие волосы на её голове растрёпаны. Состояние у неё было полубодрое, если это вообще можно было назвать бодростью. С её правой руки свисала кожаная куртка Лоренцо, манжет которой тёрся по полу.

Он подобрал свою шмотку, посмотрел на застывшее тело Мануэлы и сказал:

– Ты чего-то ждёшь?

С каменным лицом она молча развернулась и ноги поволокли её обратно в квартиру.

Лоренцо шлёпнул ладонью по ягодице Мануэлы со словами:

– Лучше подготовь свою попку. Я скоро приду.

Лоренцо вытащил из внутреннего кармана стопку купюр настолько толстую, какую Массимо встречал только в кино. Он достал из стопки две десятидолларовые купюры и протянул Массимо. Тот взял, но не успел открыть рот, когда Лоренцо добавил:

– Можешь не возвращать. Это за то, что не сдал меня.

Массимо обратился к нему незамедлительно:

– Спасибо. Но, знаешь, всё же подумай над моими словами. Хотя бы обзаведись чем-нибудь для самообороны.

Лоренцо медленно доставал из зажатых губ сигарету, сохраняя задумчивый взгляд.

– Кстати, это мысль.

После этих слов Лоренцо ударил ладонью по плечу Массимо, после чего тот добавил:

– Когда я заходил в дом, через дорогу сидел какой-то подозрительный тип и внимательно следил за нашим крыльцом. Он явно неместный.

– Отлично. Когда его увидишь в следующий раз, скажи, что Лоренцо просил передать: «Пошёл в жопу». А теперь извини, друг. Я собираюсь послать вон в ту жопу часть себя – сказал Лоренцо, указывая на Мануэлу в дальней комнате.

После своей пылкой речи спекулянт хлопнул входной дверью, а перед этим сказал, указав пальцем на костюм Массимо:

– Чумовой прикид.

Массимо перешагнул через порог своей квартиры. Он прижал дверь к раме и повернул ключ, оставив его в замочной скважине. Это была двухкомнатная квартира, которую когда-то обставили лишь самым необходимым. Из бытовой техники были только холодильник шестьдесят пятого года производства, подержанный чёрно-белый телевизор и неработающая стиральная машина. В спальне тёти Барбары находились кровать, рядом тумба со светильником и небольшой гардероб с трюмо на дверце. Массимо всегда спал на диване в гостиной.

Он перешагнул через порог и первые мысли в его голове были связаны с тем, что здесь давненько не убирались. Тётя Барбара уже порядочное время находится в больнице, а Массимо пришлось задержаться в компании представителей судебной системы. Но сил у него едва оставалось чтобы доползти до дивана и с невероятным блаженством откинуться на его мягкую обивку.

Массимо разбудил звонок в дверь. Он обратил свой сонный взор за окно. Время уже перевалило за сумерки. Протирая ладонями лицо, он двинулся в сторону входной двери. Раздался второй звонок. Массимо ухватился за ключ, провернул два раза и потянул за ручку.

На пороге стояли Хорхе Гомес и Пабло Инзаги. Мексиканец и итальянец, обоим по восемнадцать. С ними Массимо связывала дерзкая дружба с того самого момента, как его приютила тётя. Пабло и Хорхе стали первыми, с кем Массимо познакомился, поселившись в новом доме. В любой разборке они участвовали вместе. Если один во что-то вляпался, то это прямо касалось всех троих, поэтому они получали синяки также, как и отвешивали своим обидчикам – все дружно. Каждый день они проводили вместе за каким-нибудь занятием. Поэтому неудивительно, что на каждого из них два друга оказали больше влияния, чем дом и семья. Жизненные взгляды и принципы совпадали, и характер у них мало чем отличался, особенно у Массимо и Пабло. Каждый негодовал отсутствием справедливости: кому-то достаётся всё, а остальным – ничего. Они сходились во мнении, что если ты принадлежишь нижнему классу общества, до которого властям нет никакого дела, то мораль и нравственность имеют право быть пересмотрены в одностороннем порядке. Теперь ТЫ решаешь, что правильно, а что – нет; что хорошо, что плохо. Основания для такой жизненной позиции казались боле чем вескими – раз кто-то наверху решил, что людей справедливо делить на первый и второй сорт, то пусть эти политиканы подотрутся своими указами и конституцией. Второй сорт будет жить по собственным законам, раз общие гражданские права на них не распространяются.