Сонич Матик - Переходный период. Петроград – Виипури, ноябрь 1921

Даже когда пригласили Карла Ивановича из училища, в точных науках Оленька не продвинулась и знала только простой счет. Может, не дано ей было, а может, учитель много спал после чаю…

Но так или иначе общий язык двое пугливых детей нашли. Уже через три месяца после знакомства Андрюша без затей располагался в гостиной, как у себя дома. Это и послужило предметом шутливых намеков родителей, сводивших милых пташек и свои интересы к их браку.

***

Очередной приступ нервного зуда спугнул воспоминания.

« Ужасное пальто, только ОН мог достать эту жуткую лису! Моя норковая шубка никогда бы так не разлезлась под дождем. А этот ржавый цвет! » – Оленька сморщилась, как раз когда, проезжая какую-то яму, ее подбросило. Да так, что она чуть не прикусила язык.

Андрей сильно дернул головой, с него слетели очки, и он проснулся.

– Не вижу…Где очки? Вот они! Все равно не видно ни черта!.. – промямлил он спросонок. — Далеко еще? – спросил он громче, вглядываясь в мутные окна. На лице его отпечатался такой же рубчик, как на Олином пальто, только красный, а не коричневый и еще более мятый.

– Я не знаю, – наконец-то освободившись от спящего тела, Оля стянула черную перчатку и постаралась пригладить непокорную лисицу на рукаве.

– Ты устала, родная моя? Дай ручку. У-у-у, вся заиндевела… – он взял ее тонкую затекшую ладонь в плен разнеженными со сна руками и постарался согреть несвежим влажным дыханием.

– Не надо. Спасибо. Сейчас пройдет, – и Оленька попыталась вырваться из этой навязчивой нежности.

Андрей не сразу освободил ее руку. Перед этим он страстно прижался к ней колючими бурыми усами, которые стали так модны среди молодежи после начала войны. В Олину руку враз вонзились десятки игл, она с трудом сдержала окрик, но скорее даже не от боли, а от нарастающего бешенства.

Машину продолжало встряхивать на давно неезженых ухабах лесных дорог. Переваливая тяжелый черный корпус с бока на бок, она походила на пузатую рыбацкую телегу: скорость та же, только шуму больше. А за окном ничегошеньки не видно!

По ощущению, время уже давно миновало полночь и пустилось отсчитывать новый день и новый предзимний месяц.

Оля ежилась, пытаясь запрятать одернутую руку вместе с перчаткой поглубже в рукав.

– Георг! – гаркнул Андрей, окликнув водителя на манер отца – 2-го заместителя наркомпроса, – два часа уже тащишься по лужам! Мы где вообще? – при этих неуместно громких словах Оленька вздрогнула и невольно зашипела на своего новоиспеченного мужа.

Водитель от неожиданных звуков коротко оглянулся на пассажиров и, улыбнувшись, невозмутимым голосом сказал:

– Едем не два, а три часа. Уже объехали дачи в Буграх. Сейчас за станцию прошмыгнем и к Долгому озеру. А через Каменку уж Лахта рядом. Здесь дорога будет! За час-два доберемся… Во как мотает! Развезло просёлки! А вчера приморозило ещё. Только бы гати у Заводской не разобрали до заморозков…

Оля нервно заерзала, с шумом одёрнула пальто и поглуше замоталась в его длинные полы. Она теперь даже порадовалась, что Фрося заставила ее надеть мамины шерстяные панталоны. Все тело знобило в сыром салоне фиата. А ещё было до тошноты тоскливо! Но говорить с Андреем не хотелось. Даже смотреть на него она избегала.

Видимо, осознав раздраженное ее напряжение, Андрей притих в противоположном углу дивана. Больше на разговор водителя он не вызывал и, судя по дыханию, опять решил подремать.

Оля вновь погрузилась в воспоминания, прощаясь с прошлым. Теперь ее ждет другая жизнь, возможно, даже счастливая…

Тогда тоже была относительно счастливая жизнь.

Софья Алексевна внушила дочери, что та, зная грамоту и читая стопки литературных журналов, непременно будет успешной поэтессой. И по приезде в Петроград, полная надежд и незаконченных рукописей, Оля стала узнавать о самых известных кружках и модных салонах, составляя письма их учредителям весьма детским наивным языком.

Тяжело было Алексею Христиановичу сдерживать улыбку умиления и убеждать пятнадцатилетнюю дочь подождать с вхождением в светскую литературную жизнь:

– Олька, деточка, что же ты сразу так на редуты лезешь? Осмотрись тут пока, друзей с интересами поищи. Вместе легче будет литературный Олимп завоевывать! – изъяв на всякий случай позорные письма, он погладил расстроенную дочь по пепельным кудрям и, глядя в ее по-детски круглые обиженные глаза, ободряюще сказал: – У меня пока эта корреспонденция полежит в ларчике со стихами твоими. А завтра Андрюша приедет. Образованный мальчишка! Очень смышленый! Вот с ним и устраивай поэтические вечера!