Князь Процент - Жёлтый

К поклонникам творчества Буковски я не отношусь, и роман Промилле не вызывает у меня восторга. В тексте много флешбэков, чрезмерно рассеивающих его структуру, в основе которой лежит, кажется, строго хронологический принцип. Наконец, в книге попросту отсутствует сюжет. Герой только и делает, что занимается сексом со всеми встречными женщинами (те отдаются ему при первой возможности).

(Утверждение об отсутствии в каком-либо романе сюжета выдает неопытного читателя или по крайней мере человека, которому невдомек значение слова «сюжет». Правдоподобность этого утверждения приближается к верности тезиса о том, что в романе нет слов. Подозреваю, читателю предстоит увидеть метаморфозу, благодаря которой рассказчик – то, что от него останется, – узнает и даже сможет объяснить другим, что такое сюжет.)

На протяжении работы Канцлера над романом, которая занимает несколько лет, Марина просит показать ей черновики. Последние принадлежат исключительно автору, убежден Промилле, поэтому Марине остается лишь заглядывать в рукопись, когда муж сидит рядом и пишет. Со временем она устает ждать. Еще больше ее утомляет сама увлеченность Канцлера книгой. Марина чувствует недостаток внимания супруга, который уделяет творчеству подавляющую часть свободного от карьеры времени. Она начинает ненавидеть еще не законченный роман и не намеревается кадить Промилле фимиам.

Мой клиент вспоминает себя в ту пору:

– Главным желанием Канцлера было написать роман. Мы помним день, когда возникло это желание. Была зима, юный Канцлер с мамашей возвращались от родственников. Они ждали поезд на деревенской станции. Стояли у непонятно что ограждавшего покосившегося забора. Небо было пасмурным, кругом лежал грязный снег, делалось зябко. Наползал поезд, опускавшаяся темнота красила его в сизый цвет. Состав шипел, тормозя, и его фонари казались глазками огромной яичницы. Тогда Канцлер и захотел собственный роман. Почему? Чёрт его поймет.

Я обращаю внимание, что мой клиент (уж не знаю, сознательно или нет) говорит «захотел собственный роман», а не «захотел написать собственный роман». Эта фраза хорошо ложится на слова о желании обладать своей книгой и нежелании писать ее.

– Романы Канцлер не заканчивал: терял интерес, – продолжает Промилле. – Повести вырастали до романов и тоже оставались брошенными. За семнадцать лет творческой жизни Промилле опубликовал всего-то маленькую книгу рассказов. В двадцать пять у него была только эта книжица. А Лермонтов погиб в двадцать шесть. Понимаете, да? Лермонтов умер годом старше тогдашнего Канцлера. А у Лермонтова был «Герой нашего времени». У него был «Маскарад». Были «Демон», «Мцыри» и тонна стихов. Двадцатипятилетний Канцлер мог похвастаться лишь тонной заброшенных черновиков.

Я задаю неизбежные в ходе работы с творческим человеком вопросы о том, беспокоит ли Промилле, что после него останется, и важно ли, каким будет его наследие в искусстве.

– Канцлера это не беспокоило, – быстро отвечает мой собеседник. – Нам и сейчас без разницы, что останется. Важно не то, что осталось после Лермонтова. Важно то, чем Лермонтов обладал. У него были законченные тексты. Он мог каждый день говорить себе, что написал роман. Что написал множество стихов, поэмы, драмы. А у Канцлера всего этого не было.

Как психолог вы наверняка знаете о таком состоянии. Над Канцлером висела тень. Тень ненаписанной книги, первого романа. С каждым годом эта тень росла. Рано или поздно она накрыла бы жизнь Канцлера. Всю жизнь: профессиональную и личную. Без остатка. Эта недостигнутая цель когда-нибудь убила бы саму возможность радоваться жизни. Тень прихлопнула бы Канцлера.

С первой беседы Промилле кажется мне человеком, который гораздо лучше анализирует себя, чем себя же ощущает. Он логик, человек рассудочный и холодный. Не лишенный чувств, но чаще всего либо не обращающий на них внимания, либо подавляющий их.

Я спрашиваю:

– Вы так чувствуете? Или это ваши умозаключения?

Канцлер молчит почти минуту, затем говорит:

– Мы сегодня рассеянны. Промилле думал, что женщина из квартиры сверху знает толк в моде. А сегодня в лифте мы заметили, что она покрасила ногти фиолетовой краской. Чего только не увидишь, избавляясь от мусора в эпоху самоизоляции. Она бы еще ветрянкой заболела. Женщине лет тридцать пять, чтоб вы знали, а она с цветом ногтей экспериментирует.

Простите, мы отвлеклись. Канцлер именно чувствовал: тень ненаписанного романа уничтожила бы его жизнь. Тогда Промилле не описал бы это чувство. А после завершения романа описал. Мы читали, будто такая история приключилась с Оскаром Уайльдом. Он задумал волшебный роман наподобие персидского ковра. Но откладывал реализацию замысла и сублимировал. Бедолага одарил идеей этой книги персонажа другого своего романа – лорда Генри. Кончил Уайльд тем, что разрушил собственную жизнь.