Сюзанна Янссон - Зимняя вода

— Точнее, ты не должен позволять ревности руководить тобою. Иначе жизнь станет невыносимой.

Он посмотрел на нее, лицо его было так близко, что она могла рассмотреть каждый волосок, каждую пору на коже.

— Мне необходима свобода, — продолжала она, понизив голос до шепота. — Но сейчас я ни с кем, кроме тебя, не сплю. Честно. А я не часто могу в таком признаться.

Он вздрогнул.

— Не часто?

— Не очень часто.

Он лег на спину, издал вздох, перешедший в какой-то странный смешок.

— Ладно.

— Надеюсь, это взаимно, — сказала она.

— Я уже не молод, — ответил он. — И не смог бы поддерживать отношения с несколькими женщинами сразу, даже если бы захотел.

— А ты бы хотел?

— Нет, я безнадежно моногамен от рождения и по многолетней привычке.

Он снова посмотрел на Майю.

— И все-таки, можно я спрошу? Что ты у него делаешь? Обещаю, я не буду… никак выражать свою ревность.

Майя улыбнулась.

— Мы почти не разговариваем. Просто сидим вместе. Играем в карты, разгадываем кроссворды, всякое такое. А еще я пересказываю ему сериалы, чтобы он… чтобы он включился . А то он так легко погружается в себя, в собственное чувство вины. Он сломавшийся человек, и кажется, он по какой-то причине ценит мое общество. Возможно, потому что я чужая и не предъявляю никаких требований, не прошу объяснений.

— Но какой тебе в этом смысл? Ты ведь не из тех, кто мечтает о самопожертвовании.

— Я просто следую своей интуиции. Даже не знаю, смогу ли объяснить.

— Попробуй.

Она смотрела прямо перед собой.

— Помимо того, что мне интересно, что случилось с мальчиком, дело еще и в пассивности… вот что меня привлекло изначально.

— Что ты имеешь в виду?

— Его пассивность. Мне показалось, что рядом с человеком, который сошел с поезда, можно ощутить умиротворение, что ли.

— С поезда?

— С поезда жизни. Я имею в виду жизнь вообще.

Он провел рукой по лицу.

— Не понимаю, — сказал он. — Звучит жутко странно. Это же настоящая трагедия. У него есть еще один ребенок.

— Да я сама не очень понимаю. А потом… как-то раз он заговорил о море и о дайвинге, и передо мной предстал совсем другой Мартин. Такой заинтересованный, оживленный, даже привлекательный. Раньше я видела его только в роли жертвы. Знаешь, меня это так поразило, что я решила попробовать научиться погружаться с аквалангом, чтобы в будущем, возможно, переключиться на подводную съемку.

Он закатил глаза.

— Надеюсь, это уже прошло.

— Не уверена. Посмотрим. А вообще, изначально присмотреть за Мартином меня попросил Роберт. Волновался за друга.

Она понимала, что сейчас они стоят на развилке, возможно, первой крупной развилке в их паре. Приведет ли его неспособность понять ее поведение и взгляды на отношения к тому, что он отдалится от нее, или же он просто примет то, чего не понимает, и пойдет дальше?

Он встал с кровати, накинул халат и вышел на кухню. Она осталась лежать. Внезапно почувствовала неуверенность. И даже страх, что он отвернется от нее. Возможно, не стоило так жестко заявлять, что она хочет быть сама собой. Быть свободной. Наверное, ей стоит научиться идти на компромисс.

Она перевернулась на живот и зарылась в подушку. В груди росло беспокойство, она не привыкла к такому. Неужели она никогда раньше не боялась кого-либо потерять?

Раньше она думала, что, если когда-нибудь и привяжется по-настоящему к мужчине, это, скорее всего, будет очень цельный человек, многосторонний, умный, даже несколько неприступный. Человек, которому она будет постоянно бросать вызов и который будет отвечать ей тем же. Бекке совсем не был таким, он был простым, сама доброта и надежность.

Не устанет ли она от всего этого в скором времени? Не будет ли ей скучно?

Она прислушалась к тому, что происходит на кухне. Включилось радио. Аромат. Кофе?

Через минуту он вернулся в спальню. Присел на край кровати, наклонился и поцеловал ее в губы.

— Завтрак подан, моя жемчужинка.

Хрупкое принятие гибели Адама, которого Александре удалось достичь, рухнуло после посещения целительницы. Теперь она тем более не чувствовала в себе сил вытягивать Мартина, поэтому решила остаться у родителей еще на какое-то время. Ее детская, которая не менялась с тех пор, как Александра уехала в возрасте двадцати лет, теперь казалась ей родной в гораздо большей степени, нежели безмолвный дом в Экевике.

Она поменяла Нелли подгузник, одела ее и посадила в коляску, чтобы сходить за продуктами в ближайший магазинчик.