Сара Пирс - Санаторий

– Нет.

Что-то в его интонациях напрягает Элин. Он явно что-то скрывает.

– Пожалуйста, Айзек. Ты должен ответить честно.

Последний уголок салфетки становится мокрым и грязно-коричневым. Айзек кивает.

– Вчера вечером Лора была расстроена. Взвинчена. Я решил, что это из-за встречи с тобой, но теперь думаю, что дело в другом. – Он хмурится. – Она была какой-то отсутствующей, озабоченной. Я одевался к ужину, и тут она вышла из душа и сказала, что не пойдет. Мол, есть другие дела. Я разозлился, сказал, что их можно отложить, ведь мы договорились встретиться с вами.

– Так ты собирался прийти? – спрашивает Элин ровным тоном, отмечая, что Айзек и не думал извиняться.

– Да, но хотел, чтобы и Лора пошла. – Он трет глаза. – Не знаю, может, мне стоило ответить, дескать, ничего страшного, я пойду один, но ведь это был ваш первый вечер в отеле. Мы поссорились. И серьезно. Лора упряма. Стоит ей закусить удила…

– Так она сказала тебе, что у нее за дело?

– Нет. Это меня и взбесило. Она лишь сказала, что это связано с отелем.

– Работа?

– В последние несколько месяцев… она работала без передышки. – Осушив кофе, он встает. Его тело напряжено. – Я собираюсь обзвонить ее друзей, родню и соседей в Сиерре. Если она на самом деле могла уехать без вещей, стоит это проверить.

– Ты уверен, что не хочешь сначала поесть?

Элин не получает ответа – Айзек уже уходит.

Уилл дожидается, пока Айзек покинет зоны слышимости, и смотрит на Элин.

– А ты ведь говорила, что поездка будет непростой.

Его слова звучат легко, но Элин слышит скрытое напряжение. Уилл подцепляет с тарелки кусочек лосося.

Элин выдавливает из себя улыбку:

– Скорее всего, она где-то в отеле. Они поругались, она наверняка пьет кофе в каком-нибудь темном уголке вестибюля, прячется.

– Ты бы так со мной поступила? – Уилл с невозмутимым видом кладет кусок розоватого лосося в рот. – Спряталась, чтобы меня наказать?

– Это не смешно, Уилл.

Он улыбается.

– Прости, – повисает долгая пауза. – Просто мне кажется, он рановато начал волноваться, разве нет? Сразу заявил, что произошло нечто ужасное.

– Но как насчет вчерашнего вечера? Лора с телефоном. Снаружи, под нашим балконом. Если она пропала, это как-то связано.

Слова повисают в воздухе. Элин корит себя. Это всего лишь предположение. Они ничего не знают. И все-таки она вспоминает, почему ей не следует работать. Она еще не готова, так ведь? Торопится высказать гипотезу, делает поспешные выводы – так нельзя.

– Элин, он уже довел тебя до ручки.

Уилл кусает губы.

– И что, по-твоему, мне делать? Забыть то, что он сказал?

Элин крепче сжимает стакан с апельсиновым соком, кончики пальцев белеют от напряжения.

– Нет, но, по-моему, все это чушь. Они поссорились, а ты приняла удар на себя.

Она не отвечает. А потом поднимает голову и видит в дверях Айзека. Элин провожает его взглядом, поглощая глазами его силуэт, слегка косолапую походку. Знакомую до боли. Элин зажмуривается. Воспоминания всплывают в голове, как поднимающиеся на поверхность пузырьки.

Небо. Бегущие облака. Черный косяк птиц.

И кровь, всегда кровь.

Уилл смотрит на нее.

– Не знаю, осознаешь ли ты, но, когда ты его видишь, у тебя всегда особенный взгляд.

– Что значит особенный?

Стук колотящегося сердца отдается у нее в ушах.

– Испуганный. – Уилл отодвигает тарелку. – Каждый раз, когда ты на него смотришь, ты выглядишь напуганной.

Вытирая губы тыльной стороной ладони, Жереми оборачивается, заставляя себя посмотреть на снег, на свою мрачную находку. В горле остается кислый и едкий привкус рвоты.

Под браслетом – кость. Согнутая под немыслимым углом.

Жереми ерзает, пытается восстановить дыхание. Его лоб покрывается бисеринками пота.

За несколько лет здесь обнаружили несколько таких находок – из-за глобального потепления ледник отступил, обнажив трупы, лежащие тут уже многие десятилетия.

Всего пару лет назад на леднике у Шандолэна нашли супружескую пару, спустя семьдесят пять лет после их исчезновения. Они провалились в глубокую расселину.

Во всех газетах и в интернете несколько дней подряд назойливо публиковали выразительные фотографии, несмотря на прошедшие годы. Потрепанная кожаная сумка, бутылка вина. Черные ботинки со старомодными подметками на гвоздях.

Жереми рассматривал фотографии как одержимый не только потому, что они показывали забытый образ жизни, но также из-за катарсиса, который они символизировали. Он представлял, как потомки погибших наконец-то смогут оплакать родных.