Крис Уитакер - Мы начинаем в конце

Уок перехватил ее взгляд, но через мгновение Дачесс отвела глаза.

— Мне очень, очень жаль.

— Вот заладил… Считай, что со мной поквитались. Это надо принять. Судьба отомстила или человек — какая разница?

— В церкви такому не учат.

— Свободная воля — иллюзия. Чем скорее это примешь, тем тебе же легче.

— Что будет с домом и землей?

— Я слышала, Хэл был кругом должен. Имущество пойдет с молотка, выручка покроет долги. Земля Рэдли! — Дачесс усмехнулась. — Мы все тут вроде сторожей.

— Как Робин?

Печаль в ее глазах — столь глубоко, что никто, кроме Уока, и не разглядел бы.

— Робин… он почти перестал говорить. Только «да» и «нет» и еще несколько слов. Нам ищут приемную семью. Пока мы живем у мистера и миссис Прайс. Служим им источником дохода. Ну как же — они ведь нас кормят и спать отправляют в восемь вечера, чтоб глаза им не мозолили.

— А Рождество…

Произнес — и тотчас раскаялся. Слова неуместнее и вообразить было нельзя.

— Подарки мы получили от соцработника. Миссис Прайс даже на Робина не раскошелилась.

Уок сглотнул ком в горле.

Дачесс отвернулась, снова стала гладить серую кобылку.

— Она тоже будет продана, если тот, кто купит ранчо, не захочет оставить ее себе. Надеюсь, ее не заездят. С той ночи она прихрамывает.

— Она упала.

— Нет, это я упала! — произнесено было с горечью. — Серая не виновата. Она преданная. Не убежала от меня, рядом осталась.

Снова пошел снег. Уок выглянул. Худосочный очкарик плелся к машине, ведомый матерью; вытягивал цыплячью шею, чуть вовсе не свернул ее в надежде увидеть Дачесс. Уоку вспомнились юные Винсент и Стар.

— Вы, по крайней мере, в своей школе останетесь?

— Наша соцработник об этом хлопочет. Знаешь, Уок, кто мы теперь? Случай из практики. Дело номер такой-то. Список черт характера и психических отклонений.

— Никакой ты не номер. Ты — вне закона.

— Наверное, у моего отца не кровь, а водица. Разбавила густую кровь Рэдли. Я не похожа ни на Стар, ни на Хэла, ни на Робина, ни на Билли Блю. Ошибка единственной ночи. Дурацкое дело, говорят, нехитрое.

— Нельзя так о себе думать.

Дачесс отвернулась, сказала, будто обращаясь к кобылке:

— Никогда мне не узнать, кто я такая.

Уок глядел на заснеженную равнину. Вдали, у подножия горы, маячили лоси.

— Если я тебе понадоблюсь…

— Знаю, можешь не говорить.

— Говорю на всякий случай.

— Священника, старика, видел? Так вот он однажды, после проповеди, спросил: что такое жизнь? Нас было много, в том числе малыши. Он каждому этот вопрос задавал, по очереди. Ребята в основном говорили про семью и любовь.

— А ты что сказала?

— Ничего — при Робине нельзя было. — Дачесс кашлянула. — Хочешь знать, что ответил Робин?

Уок кивнул.

— Робин сказал: жизнь — это когда тебя кто-то так сильно любит, что готов броситься на защиту.

— Ты всегда защищала Робина.

— И вот к чему это привело.

— Сама знаешь — ты не винова…

Дачесс вскинула руку: дескать, заткнись.

— Полицейские считают, что человек, в которого стрелял Хэл, мертв.

— Да, я в курсе.

— Они прекратили поиски. Я уверена, что это был Дарк. Только кто меня слушает…

Вместе они пошли к автомобилю Уока.

— Я думаю о Винсенте Кинге, Уок.

Уок хотел, ох как хотел мысленно связать Стар и Дарка; ничего не получалось.

— Ты за это не в ответе. — Читать по ее лицу он пока не разучился.

— Нет, Уок, на сей раз я в ответе.

Он раскрыл было объятия, но Дачесс по-мужски протянула руку. Оставалось ее пожать.

— Вряд ли мы встретимся.

— Я на связи.

— Может, отстанешь уже? — Впервые ее голос дрогнул — едва уловимо, но Дачесс все равно отвернулась. — Вели мне быть хорошей девочкой — как раньше, помнишь? И возвращайся в Калифорнию. У тебя своя жизнь, у меня своя. Мы с вами, инспектор Уокер, пересеклись очень ненадолго и при весьма печальных обстоятельствах и вот расходимся. И не надо делать вид, что отношения продолжатся.

Тишина спускалась на древесные кроны, а с них — на землю Рэдли.

— Ладно, я поехал.

— Ну-ну, я слушаю.

— Будь хорошей девочкой, Дачесс.

Шелли, их соцработник, красила губы темно-фиолетовой помадой.

И волосы тоже красила, причем в три оттенка — и хоть бы один приближался к натуральному. А вообще она ничего, и к ним прониклась; ведет их дело, демонстрируя неподдельное желание помочь. Прослезилась на похоронах человека, которого лично не знала…

Они уселись на заднее сиденье ржавой «Вольво-740». Под ногами — смятые банки из-под кока-колы, пепельница полна окурков; правда, если Дачесс и Робин были в машине, Шелли не курила.