Марек Краевский - Чума в Бреслау

Он полез в карман пиджака. Под кончиками пальцев он нащупал небольшой пергаментный пакетик. Он достал его и открыл.

— Извините, — сказал он, — это мятные конфеты, а то, что я хочу вам показать, у меня в другом лежит.

Из другого кармана он достал идентичный свиток, открыл его, а содержимое высыпал на ладонь. Он разжал пальцы. На натянутой коже ладони лежали три плоских зуба и один крупный осколок кости.

— Вы дантист? — спросил мизантроп.

— Я выломал зубы этим шлюхам, — сказал он после минутного молчания. — Вот доказательство.

— Это не доказательство. Ты ничего нам не доказал. Доказательство — это решение математического уравнения. Левая сторона равна правой. Вы должны собрать обе стороны вместе. Ты только показал нам левую. А где правая?

— Уже полгода обе гниют под землей, — ответил он, хотя не был уверен, правильно ли понял этот математический вывод. — Могу ли я сопоставить обе стороны?

— Можешь!

— Как?

— Мы поедем на кладбище, где их похоронили. Откопаем гробы. Тогда ты снимешь крышки, откроешь им рты и покажешь нам, соответствуют ли осколки зубов тому, что осталось в челюсти. А потом крикнешь: « Quod erat demonstrandum! » [34] Что и требовалось доказать! ( лат. ) Ты выйдешь из ямы и отдашь нам эти зубы. А потом они будут храниться у нас. Каждый из нас отдал братству такие сувениры, которые в то же время являются доказательством. Только я знаю, где они. И это наш страх, это наше связующее!

— Я не могу этого сделать! Не могу! Я упаду в обморок! На войне я не мог вынести трупного запаха. Я покажу вам, где я бросил сутенера в Одру. Заплачу ныряльщику…

— Молчи, неофит! — несмотря на грохот мощного голоса, в этом увещевании можно было услышать нотки веселья. — И внимательно слушай!

Мизантроп кивнул одному из собравшихся. Кто-то поднял свечу, кто-то в ее свете заговорил скрипучим, свистящим голосом. Голос был ровным и полным высоких модуляций, словно на священном собрании читалась священная книга. Однако множество неартекулированных вставок очень ясно свидетельствовали, что никто ничего не читал, а воспроизводил текст по памяти.

— В нашем братстве можно оказаться тремя способами. Вот первый. Убить какого-то отброса несчастного, взять что-то — назовем это pars pro toto [35] Часть вместо целого ( лат. ). — из его тела, а затем эксгумировать его и доказать, что pars pro toto происходит именно от этого мертвеца. Этот метод называется Quod erat demonstrandum [36] Что и требовалось доказать ( лат. ). . Второй способ — это тоже убийство какого-то презренного создания, но убийство явное и в то же время безнаказанное. Все знают, кто убил, но преступник наслаждается свободой. В нашей короткой истории был только один такой случай. Управляющий земельным владением из Баварии своими руками убил парубка, изнасиловавшего его жену в конюшне. Он давал интервью в газетах и везде говорил: «Это я убил и еще раз бы это сделал». Суд оправдал его, а на следующий день после суда мы явились к нему с петицией, чтобы он был с нами. Сначала он отказался, но мы оставили ему в подарок книгу Майрхофера. Через месяц мы снова навестили его, и тогда он не отказался. Если бы этот человек был более образованным, он стал бы нашим лидером. Тот, кто объявляет всему миру: «Я убил, и никто ничего мне не сделает!», достоин быть нашим лидером. Этот метод называется Impune interfecit [37] Благополучно убить ( лат. ). . Есть еще третий путь к нам. Принудить кого-то к самоубийству. Это называется Coactus mana se ipsa interfecit [38] Заставить ману себя убить ( лат. ). .

— Значит, есть три выхода, — сказал гулкий голос растерянному кандидату. — Quod erat demonstrandum , или Impune interfecit , или Coactus mana se ipsa interfecit . Что ты выбираешь? Доказательство, безнаказанное убийство или принуждение к самоубийству?

На небольшом кладбище на Ан-дер-Гаке ветер трепал кроны деревьев и сыпал сухими листьями на людей, стоявших вокруг разрытой могилы. Это не причиняло им большего вреда, потому что у всех на лице были птичьи маски. С их плеч стекали длинные до земли, черные клеенчатые накидки, по которым стучал гравий, подхваченный вихрем. В руках фигур покачивались керосиновые лампы, которые были единственными яркими точками в тяжелой темноте кладбища, если не считать нескольких угасающих лампочек на могилах.

Люди в масках подпрыгивали и топали, чтобы отогнать сильный холод, усиливаемый ветром. Это не беспокоило потного человека, который очередными взмахами лопаты выбрасывал со дна кучи влажного песка. Когда лопата застучала о деревянную крышку гроба, копатель прекратил работу, закурил папиросу и оперся о черенок. Один из людей в масках протянул ему плотницкий молоток. Мужчина внизу спокойно выкурил папиросу, потом высоко отбросил окурок и достал орудие. Его узкий, раздвоенный кончик вошел под крышку гроба и тут же послужил рычагом. Раздался тихий скрежет, и из края гроба вышли длинные гвозди. Крышка была сдвинута набок, и глазам собравшихся открылось раздувшееся, позеленевшее лицо с фиолетовыми трупными пятнами на ушах. Человек внизу надел перчатки и еще раз использовал молоток — на этот раз, чтобы раздвинуть рот и зубы трупа. Затем он подтянул верхнюю губу и обнажил покрытую бурыми пятнами десну. Стоявшие над могилой почти задержали лампы над телом. Они дали столько света, что все ясно увидели два сломанных зуба трупа — единицы.