Марек Краевский - Чума в Бреслау

— Salve regina, mater misericordiae … [27] Радуйся царица, мать милосердия ( лат. ) — антифон или гимн Деве Марии написанный Г. Ф. Генделем на латинский текст. — пропел ксендз.

Воры и шлюхи не ошибались. В Моке нарастал гнев. Это разрушительное и неуправляемое чувство толкало его обычно на насильственные действия. Зная это, он всегда успокаивался, припоминая латинские стихи, которые выучил на память в валбжихской классической гимназии. Часто бывало, что, когда он сталкивался с каким-нибудь человеком, который напрягал его нервы, ему приходилось напрягать свой мозг звонкими фразами древних римлян, которые обладали чудесным свойством заглушать и поглощать агрессию. Но сегодня не помогли бы ни Sorakte Горация, ни лесная жаба Титируса Вергилия, ни духовные заклинания ксендза. Сегодня он не хотел успокаиваться. Сегодня, если бы только мог, он кинулся бы в глотку двум людям. Однако он не смог этого сделать, потому что эти люди сидели за решеткой тюрьмы на Фрайбургерштрассе. Если бы не они, не было бы всего этого торжества, а сам он лечил бы холодным пивом недомогание, которое уготовил ему выпитый вчера бокал; тот, что назывался «слишком много», хотя Мок прекрасно знал, что этим именем должен быть окрещен каждый первый, который попадает в рот пьяницы. Эти двое людей — Шмидтке и Дзяллас — лишили его этой чудесной благодати утреннего клина, заставляя участвовать в печальной церемонии, выставляя на тупые, бессмысленные взгляды шлюх и воров, а прежде всего, переживать едкого раздражения. Да, он был раздражен, потому что не смог выследить двух людей, которые заставили Прессла покончить с собой. Тюрьма на Фрайбургерштрассе была для Мока недоступна. Мок не оплакивал смерть своего бывшего информатора, он оплакивал собственное бессилие.

— Ad te clamamus, exules filii Hevae. Ad te suspiramus gementes et flentes [28] К тебе взываем мы, дети Евы, беженцы. Ты вздыхаешь, стонешь и плачешь ( лат. ). , - пел ксендз.

Мок не слушал. Опирался на катафалк и читал прощальную записку, которую ему в начале похорон передала заплаканная вдова, пани Прессл, держа на руках годовалого мальчика, также заплаканного, хотя и по совершенно другим причинам. К записке приложен был маленький образок, изображавшая женскую фигуру. «Святая Ядвига» — надпись под изображением идентифицировала фигуру. Мок тупо смотрел, как капли дождя размазывают короткий текст прощания и падают на лицо святой.

«Уважаемый господин надвахмистр! Заключенные Дитер Шмидтке и Конрад Дзяллас опустили меня в тюрьме. Умоляю вас, убейте их. Если вы это сделаете, мой сынок Клаус никогда не узнает, почему я убил себя. Только они знают. Это моя последняя просьба. Если вы это обещаете, бросьте эту образок на мою могилу. С величайшим уважением, ваш Ганс Прессл».

Мок отер кулаком глаза и посмотрел в стекло катафалка. Он увидел свое лицо. Глаза опухли от слез и алкоголя. Кожа серая и сморщенная. Как отварная говядина, подумал он, я как разваренное мясо.

— O clemens, o pia, o dulcis Virgo Maria [29] О мирная, о любящая, о нежная Дева Мария ( лат. ). , - закончил антифон ксендз.

Мок сглотнул слюну, которая была настолько густой, что с болью терлась о сухой пищевод. Кто виноват в этой смерти? Ответ прост, подумал он, я виноват. Прессл мертв, потому что мне не хотелось оказать ему услугу. Мне не хотелось стоять под палящим солнцем на тротуаре под тюрьмой и подвергать себя враждебным взглядам людей. Он ждал моего визита, а я оставил его одного. Он ждал моего обещания позаботиться о Луизе, а я в своем календаре переписывал из недели в неделю срок посещения тюрьмы. Мне было противна его вонь. Я ушел в тот тяжелый от жары день и даже не дал ему возможности хоть на мгновение покинуть свою камеру и хотя бы на мгновение не видеть своих мучителей. Виноваты не Дитер Шмидтке и Конрад Дзяллас. Это я виноват. Это я его убил.

— И я сотру эту вину! — сказал он ксендзу, который как раз бросал ком земли на гроб.

Сам он не бросил комья земли. Он сделал резкое движение рукой, и — к удивлению духовника — на скромный гроб полетел колыхающимся полетом липким дешевый религиозный образок, один из тех, которые наполняют карманы ксендза, когда он посещает своих прихожан, или капеллана в заключении, когда он несет прощение, в которое никто не верит. Святая Ядвига почила ом гроб навек.

Мок повернулся и двинулся в сторону кладбищенских ворот. Он еще раз взглянул в стекло катафалка. Его лицо больше не напоминало вареную говядину. Теперь оно было похоже на бифштекс. Очень кровавый.