Роми Хаусманн - Милое дитя [litres]

Трижды четыре получается двенадцать. Двенадцать стульев, мне необходимо подумать… Беззвездная чернота за окнами отвлекает меня.

Сосредоточься, Ханна.

Сестра Рут подходит к шкафу и одну за другой начинает открывать металлические дверцы. Несколько раз протягивает хмм… и снова лязгает дверцами. Оглядывается на меня через плечо и повторяет:

– Да ты садись, милая, чего стоять.

Сначала я подумываю выбрать тот стул, который и так стоит криво. Но это было бы неправильно. Каждый должен сам убирать за собой. Брать на себя ответственность. Ты ведь уже большая, Ханна . Я киваю в пустоту и считаю про себя. Раз, два, три, четыре… Выпадает стул, с которого мне хорошо видна дверь и который я, конечно же, как следует задвину, когда сестра Рут скажет, что время сидения прошло.

– Ну вот. – Она поворачивается ко мне с парой розовых шлепанцев в руках и улыбается. – Великоваты, наверное, но все лучше, чем ничего.

Кладет шлепанцы мне под ноги и ждет, пока я не влезу в них.

– Послушай, Ханна, – говорит она затем, стягивая с себя кофту. – У твоей мамы не было при себе сумки. Поэтому мы не нашли ее удостоверения и других документов. – Берет меня за руку и неуклюже продевает в рукав своей кофты. – Так что у нас нет ни имени, ни адреса, к сожалению. Как и номера на случай чрезвычайной ситуации.

– Ее имя Лена, – подсказываю я, как прежде в машине «Скорой помощи». Всегда нужно помогать другим. Мы с братом постоянно помогаем маме, когда у нее трясутся руки. Или когда она что-то забывает. Например, наши имена или время посещения туалета. Тогда мы сопровождаем ее до уборной, чтобы она не упала с сиденья или не натворила каких-нибудь глупостей.

Сестра Рут между тем принимается за второй рукав. Кофта еще теплая после нее и приятно греет спину.

– Да, – говорит сестра Рут. – Лена, замечательно. Лена без фамилии. Врач «Скорой» так и записал.

Она вздыхает, и я чувствую ее дыхание. От нее пахнет зубной пастой. Затем сестра Рут отодвигает мой стул, и ножки скребут по полу. Разворачивает меня так, чтобы опуститься передо мной на корточки и не удариться при этом головой о край стола. Край стола может быть очень опасным. Мама так часто билась о него головой, когда у нее случался припадок…

Сестра Рут принимается застегивать кофту на пуговицы. У себя на коленке я повторяю пальцем зигзагообразный узор ее пробора. Линия вправо, прямо, линия влево, прямо, и снова влево, как молния. Сестра Рут словно чувствует на себе мой взгляд и вскидывает голову.

– Ханна, есть кто-то, кому мы могли бы позвонить? Твоему папе, например? Ты помнишь ваш домашний номер?

Я мотаю головой.

– Но у тебя есть папа?

Киваю.

– И он живет с вами? С тобой и твоей мамой?

Снова киваю.

– Ему, наверное, нужно позвонить? Он ведь должен знать, что с твоей мамой произошел несчастный случай. И наверняка будет волноваться, если не дождется вас дома.

Линия вправо, прямо, линия влево, прямо, и снова влево, как молния.

– Скажи, Ханна, ты когда-нибудь уже бывала в больнице? Или, может, твоя мама? Может, даже в этой самой? Тогда мы посмотрели бы ваш номер у себя в компьютере.

Я мотаю головой.

– Открытые раны в случае необходимости могут быть обработаны мочой. Это оказывает дезинфицирующее, свертывающее и болеутоляющее действие. Точка.

Сестра Рут берет меня за руки.

– Отлично. Знаешь что, Ханна? Я сейчас сделаю чай, и мы потом поболтаем, ты и я. Что скажешь?

– О чем поболтаем?

Я должна рассказать что-нибудь про маму. Но поначалу мне ничего не приходит на ум. Только и думаю об этом страшном ударе, когда машина сшибла маму, и как в следующий миг она уже лежала в свете фар, на холодной жесткой земле, с вывернутыми руками и ногами. Кожа у нее стала слишком уж белой, и кровь, что течет из многочисленных порезов на лице, уж слишком красная. Алая. Я сидела у обочины с закрытыми глазами и лишь время от времени подглядывала, пока в темноте не замигали синие огни. «Скорая помощь».

Конечно, нет необходимости рассказывать все это сестре Рут. Она ведь и так знает, что с моей мамой произошел несчастный случай. Иначе мама сюда не попала бы. Сестра Рут пристально глядит на меня. Я пожимаю плечами и раздуваю крошечные волны в своем чае. Шиповник, сказала сестра Рут. Ее дочь, когда была маленькой, больше всего любила чай с шиповником.

– И всегда с полной ложкой меда. Она была та еще сладкоежка.

Сладкоежка. Сомневаюсь, что такое слово действительно есть, но мне нравится.