Ирса Сигурдардоттир - Прощение

Письмо пришло от Фрейи Стирмисдоттир, коллеги-психолога, которую Кьяртан хорошо помнил по временам университета. Он даже клеился к ней однажды, перебрав на студенческой вечеринке, но не был удостоен и взгляда.

Прочитав имейл, Кьяртан поискал информацию в интернете и расстроился, увидев, что она делит домашний телефон с неким Бальдуром Франссоном. Впрочем, тут же воспрянул духом, когда обнаружил, что мобильного телефона на имя этого самого Бальдура не зарегистрировано. Может, сын? Проживала бывшая сокурсница в далеко не самом престижном районе города, что могло объясняться ее статусом матери-одиночки.

Может быть, теперь она будет не такой разборчивой, как когда-то?

Кьяртан улыбнулся и написал ответ, в котором сообщал, что с удовольствием с ней встретится, и предложил бар, не отличающийся агрессивным следованием моде и не упоминаемый в туристических справочниках, чтобы поговорить в относительном комфорте и тишине. Желая подчеркнуть собственную значимость и закрепить интерес, он добавил, что является ведущим исландским экспертом по проблеме буллинга.

Он нажал «Отправить» как раз в тот момент, когда в кабинет вошел следующий клиент: Давид, подросток с сутулыми плечами и опущенной головой, сознающий свою ущербность и никчемность, готовый во всех подробностях поведать о своем ничтожном существовании любому желающему.

Кьяртан ощутил прилив жалости к бедняге и не в первый уже раз задался вопросом, что испытывает сейчас мучитель Давида. Пусть бы он познал, что такое ад.

На часах еще не было семи вечера, но от дневного света не осталось даже лучика, и по небу разлилась непроглядная темень. В безжалостно давящем мраке большой сад казался пустым и заброшенным. Уличные фонари, установленные в тот год, когда они переехали сюда, перестали работать, как случалось каждую зиму.

«Прокладка пропускает воду» — такой вердикт выносил ежегодно электрик, приходя ремонтировать фонари, которые снова гасли, как только выпадал снег. Впрочем, никакого особенного значения это не имело, поскольку, как только дни начинали сокращаться, а ночи — прибывать, за садом сохранялась одна лишь функция: служить туалетом для собаки.

Всматриваясь в темноту, Эйитль видел лишь часть широкой лужайки и крытую черепицей террасу. Родители пристроили ее в тот же год, когда установили уличное освещение. С домом терраса сочеталась плохо и выглядела так, словно ее украли у какого-то прибрежного отеля и подбросили в исландский пригород. Впечатление усиливалось с приходом осени, хотя взрослые ничего не желали замечать. Они установили на ней пару обогревателей с сохранившимися на них ценниками, чтобы продлить сезон использования. Но кому хочется сидеть на холоде, отмораживая ноги и поджаривая спину?

Эйитль обошел модную садовую мебель, укрытую изготовленными по специальному заказу чехлами. Чехлы он натянул еще осенью — не по собственному выбору, а потому, что ему было приказано. Благодарности, конечно же, не дождался. И знал, что, если ветер сорвет какой-то чехол и унесет неведомо куда, виноватым сделают его.

Лично ему наплевать на всю эту мебель. В любом случае родители никогда не приглашали его на свои летние вечеринки. Этой привилегии — если подобное можно считать привилегией — удостаивались их друзья, богатенькие выпендрежники. Его от этих вечеринок тошнило: жалкие сорокалетки, убеждающие себя, что они еще молодые, и слушающие сборники старья, бывшего популярным в один с ним год рождения.

— Ну давай, шевелись! — Окрик предназначался для пса, обнюхивающего куст, помеченный накануне, с таким видом, словно заподозрил вторжение на свою территорию другой собаки. — Заканчивай уже, поссы, и пойдем, чертова псина…

Собака, однако, даже не посмотрела в его сторону. Возможно, Эйитль добился бы большего, если б назвал пса иначе, но заставить себя произнести его кличку не мог. Она была такая неуклюжая, что он стеснялся это сделать. Впрочем, это не мешало всячески измываться над гребаным лузером. Если сильный не может выместить зло и раздражение на слабом, то на кой этот слабый сдался?

Пес принадлежал сестре. Та оставила его, когда уехала осенью. Променяла большой шикарный дом на паршивую, тесную студенческую квартирку, где держать животных не позволялось. В отличие от младшего брата она любила пса, но любовь к нему оказалась слабее желания уйти из дома. Это Эйитль понять мог. Конечно, ничего хорошего в ее уходе не было, поскольку нытье и жалобы родителей приходилось сносить в одиночку, но на ее месте он поступил бы точно так же. Они никогда не были особенно близки и теперь уже не будут. Домой сестра приезжала не для того, чтобы повидать его, и постепенно ее визиты к собаке становились все реже и реже.