Анатолий Эльснер - Грозный идол, или Строители ада на земле

Обвившись руками вокруг шеи Андрея, Василиса впилась красными губами в его губы, и долго ничего не было слышно. Мужчина и женщина, сидя на траве, мерно покачивались, как бы в избытке наслаждения. Парамон смотрел, и в то время, как в груди его клокотали яростные чувства, ревность, точно тысячи огненных языков, подлизывая грудь его, нашептывала: «Убей! Убей!», и в холодной голове его складывался монолог по адресу Бога такого рода:

«Нет, не убью, Папаша… Ты-то, коршун хохлатый, сразу любишь кровь выпускать: сладость это невеликая… Кровь надо выпускать с толком: каждая капля сладка, как мед, и я потешусь… козел старый, оба говорят; а Ты бы, Отче, простер руки да за рога меня и перебросил к себе в шатер: я бы рогами этими в Тебя… Зачем сотворил таким… у-у-у, коршун… Слышишь Ты, милуются как… Огненные бичи пусть лучше щелкают на моем хребте, чем поцелуи в воздухе… Носы, губы, языки – как прилипли-то, и тянут мое сердце клещами… у-у-у… зубами бы ее загрызть… Долго я вас подстерегал, теперь час пробил… Потерзаю, потерзаю… Похерил я проклятую свободу и заместо ее кнутики, кнутики… Она пила мою кровь – свобода эта, и Василиса через нее рогатым сделала… У-у-у, рогатый пророк… а Зеленый Рай все-таки под моею пятою, и давлю его… Губы разлепились, легче дышать стало».

Продолжая прерванный разговор, Андрей говорил шепотом:

– Собственно, козла пугаюсь, да… В лес и не можно выходить, потому такое, этакое, оно самое… и под кустом… Бог привык смотреть на всякое, а козел твой везде найдет… вот и пугаюсь…

– Что ж так уж пугаешься его?.. Человек и он…

– Говорят все – пророк… Только он страшный… и говорят иные этакое, такое несуразное… будто кровь у него черная… нет, не человек он… Пугаюсь его очень…

Слушая все это, Василиса безнадежно опустила руки и укоризненно закачала головой.

«Ну, козел, выходи из чащи-то рогами вперед», – подумал Парамон и, раздвинув ветви, ступил несколько шагов и остановился посреди любовников. Короткий крик ужаса вырвался из уст обоих, и испуг их был так велик, что они даже не поднялись с места и только смотрели на Парамона расширившимися глазами.

– Василиса милая, и ты, дорогой Гвоздиков, – начал Парамон простым дружелюбным тоном, но со страшной усмешкой, от которой его губы забились в нервном смехе, – вы вот в любви объяснялись друг другу… Коли по совести, можете и объявить миру и не прятаться в лес, как ты, Василиса, пожелала… я не волк, не зверь, а добренький, старенький Парамоша… Нехорошо, что ты рога мне приставила, женщина, такие, что и тяжело носить… Да уж ничего… Садись на них, Андрей Гвоздиков, и ты, Василиса… подбросит вас старый козел так высоко, что уцепитесь за рога луны и навсегда будете висеть там, пока Саваоф не сбросит вас дьяволам в пылающую печь…

Андрей и Василиса, стоя по сторонам от него, начали все сильнее вздрагивать, так как им казалось, что с каждым словом Парамона их все сильнее обвивает ласково свивающийся, но страшно кусающий змей. Ноги их как бы пристали к месту и не повиновались мыслям, нашептывающим о бегстве.

– Подай ручку-то мне твою, Андрюша, – просто проговорил Парамон, и рука Гвоздикова протянулась как бы сама, без участия его воли. Момент спустя он даже удивлялся, что сделал это, но было уже поздно: рука Парамона сжимала его руку, точно железными тисками.

– Василиса, милая, подай ручку-то… Козел рогатый прогуляется с вами. Ночь ясная и месячная.

– Куда ведешь-то нас? – дрожащим тоном проговорила Василиса, видя, что Парамон уводит их от дома куда-то к новым строениям.

– Да уж поплутаю с вами, прогуляюсь… Добрый я козел, клянусь самим Лай-Лай-Обдулаем… Говорю, садись хоть на рога мои, – поскачу в лес, в пустыню ли – все одно, вы под кусты, а козел на часы станет и начнет бить рога о дерево, чтобы не слышать, как вы присасываетесь… Горит тогда его сердце козлиное, и рога дымятся…

Говоря все это глумливым голосом, в котором чувствовалась сдерживаемая ярость, он шел, делая большие шаги и ведя любовников. В желтом сиянии луны он казался мертвецом с лицом злым и смеющимся.

Все шли молча. Обоим любовникам казалось, что их увлекает какой-то ужасный зловещий дух в образе человека, и они даже перестали сопротивляться. Страшная воля Парамона и силы, таившиеся в нем, разбивали их собственную, и, испытывая один леденящий ужас, они шли как два автомата – покорно и без сопротивления. Они подходили к новым строениям.

– Что ты сказал, Андрюша? – спросил вдруг среди общего молчания Парамон.