Пола Хокинс - Тлеющий огонь [Литрес]

Она снова и снова спрашивала, знает ли он, почему она это делает, но ответить ей он не мог. Он так ничего и не опроверг.

После этого она закрыла и заперла двери каюты, разделась, приняла душ, вымыла голову и переоделась в одежду, которая была в ее дорожной сумке. Окровавленные вещи она сложила в пластиковый пакет, который нашла в раковине. Сунув пакет вместе с ножом, завернутым в шарф Тео, в дорожную сумку, она отперла дверь каюты и вышла, оставив ее открытой, после чего быстрым шагом направилась по тропинке к дому Тео. Белая женщина средних лет, вышедшая на утреннюю прогулку (что может быть естественнее?), совершенно не привлекающая к себе внимания. Она вошла в сад Тео также через заднюю калитку и оставила дорожную сумку на кухне. Потом тихонько поднялась по лестнице и проскользнула через спальню, где спал Тео, в ванную. Там она сняла с себя чистую одежду и снова приняла душ, надолго замерев под струей горячей воды. Она чувствовала полную опустошенность, руки у нее болели, челюсти были стиснуты, а мышцы ног ныли так, словно она пробежала марафон.

Если она хотела всего лишь услышать от него, что ничего этого не было, то почему не дала ему возможность это сказать? Зачем взяла нож? Зачем было возвращаться к Тео, а не домой, если не для того, чтобы обеспечить себе хоть какое-то алиби? Она могла лгать себе сколько угодно, но, ночь за ночью лежа без сна, думая о том, что сделала, она знала правду. С того момента, как она увидела рисунок, на котором Дэниел улыбался на балконе ее ребенку, она знала, что с ним сделает. Все остальное, абсолютно все, было ложью.

Когда охранник сообщил ей, что есть хорошие новости, первое, о чем подумала Лора, было, что ее приехала навестить мать, а второе — что ей хотелось бы перестать каждый раз в первую очередь думать о матери. Конечно, все оказалось не так. Мать не приехала на свидание и даже не просила о нем. А вот отец просил и должен был приехать на следующий день, что, конечно, очень хорошо, но она ничего не могла с собой поделать и хотела видеть маму. Несмотря ни на что, Лора по-прежнему почему-то хотела видеть именно маму в самые трудные моменты своей жизни.

Охранница, которая, судя по всему, была примерно того же возраста, что и ее мать, но относилась к ней с куда большей теплотой и заботой, ласково улыбнулась и сказала:

— Это не посетитель, дорогая. Это гораздо лучше.

— Что? — спросила Лора. — Что тогда?

Охранница не имела права говорить, но вывела Лору из комнаты и провела через несколько дверей сначала по одному коридору, потом по другому. Все это время Лора, не переставая, спрашивала:

— Что? В чем дело? Ну же, скажите мне!

Оказалось, что ее вели к Нервному Парню.

— Так причина — он? — Лора не скрывала разочарования. — Он?

Охранница только рассмеялась. Она жестом пригласила ее сесть и, подмигнув, закрыла за собой дверь.

— Вашу мать! — пробормотала Лора, садясь за стол.

Нервный Парень весело пожелал ей доброго утра.

— Хорошие новости, Лора! — объявил он, садясь напротив нее.

— Да, так мне все говорят.

А потом — кто бы мог подумать! — все оказалось правдой. Обвинения сняты! Лоре хотелось пуститься в пляс. Хотелось обнять Нервного Парня, поцеловать его в губы, сорвать с себя всю одежду и с криком бегать по тюрьме предварительного заключения. С нее сняли все обвинения! Сняли все долбаные обвинения!

Ей удалось взять себя в руки, но она тут же вскочила и заскулила, как щенок:

— Я могу идти? Могу просто взять и уйти?

— Да! — Нервный Парень казался почти таким же счастливым, как и она. — Вернее, нет. То есть не сразу. Сначала надо будет подписать кое-какие бумаги и… Вы хотите, чтобы я кому-нибудь позвонил? Чтобы заехать за вами?

Матери. Нет, не матери. Отцу. Но это будет означать встречу с Дейдрой, которая поломает ей весь кайф на корню. Если подумать, как же все печально! Она никто, просто пустое место.

— Не могли бы вы позвонить моей подруге Айрин? — услышала она свой голос.

— Айрин? — Он достал ручку. — Она ваша родственница? Или подруга?

— Она моя лучшая подруга, — ответила Лора.

Это было похоже на полет.

Нет, это было совсем не похоже на полет, а похоже на то, что внутри у нее бесконечно долго все было в бесчисленных узлах, которые затягивались все туже и туже, а потом вдруг кто-то пришел и их развязал. И тогда все распуталось, ощущение чего-то твердого в животе исчезло, огонь потух, судороги, боль, мучительное и тягостное чувство канули в Лету, и она наконец — наконец! — могла выпрямиться и расправить плечи! Она могла стоять ровно, выпятив грудь, и дышать. Могла дышать во все легкие. Могла петь, если хочет, ту песню, которую пела ее мать.