Пола Хокинс - Тлеющий огонь [Литрес]

Когда они выходят из автобуса, девушка начинает жалеть, что поехала. На улице жарко, тротуары заполнены покупателями. Здесь нечего делать и некуда идти. Они вяло переходят из магазина в магазин, разглядывают одежду, которая им не по карману, покупают в магазине на углу дешевые крепкие сигареты. Курят одну за другой, пока не начинают чувствовать тошноту.

Потом они заходят в паб, но бармен отказывается их обслуживать. Они сидят за столиком на улице, приподняв юбки. Загорают. Взрослые мужчины за соседним столиком бросают на них косые взгляды. Подходит молодой парень, смотрит на них, потом только на ее подругу и улыбается. Он некрасив: глаза посажены слишком близко, шея в расчесанных до крови угрях. Ее подруга закатывает глаза, давая понять, что ему точно ничего не светит, и смеется.

Откуда-то доносится музыка — то ли по радио, то ли из музыкального автомата. Девушка уже слышала эту песню раньше — она медленная, а исполняет ее мягкий, хриплый мужской голос под акустическую гитару. Несмотря на жаркое полуденное солнце, девушке холодно. Ощущение такое, будто кто-то облил ее с ног до головы бензином. И все же на затылке, в том месте, где волосы собраны в конский хвост, пульсирует горячее зловещее предчувствие.

Должно случиться что-то плохое.

Погрузив руки в теплую мыльную воду в наполненной почти до краев раковине, Мириам вдруг оказалась во власти настолько ярких и мучительных воспоминаний, что невольно пошатнулась. Это были не явственные воспоминания, а скорее ощущение: внезапный толчок горячей артериальной крови, поднимающейся по пальцам, и сразу после него — шок разочарования. Скорби. Невозможности отыграть все назад . Она стояла у раковины в крохотной ванной, опустив руки в воду, и не могла пошевелиться целую минуту, а может, даже две. Правая рука, будто в спазме, намертво вцепилась в щетку для ногтей, а левая — в ножницы.

Затем напряжение спало, руки расслабились, и она пришла в себя. Вытащив пробку слива, она посмотрела, как убегает мыльная вода, и положила щетку и ножницы на маленькую полочку под зеркалом. Потом тщательно вытерла руки и, смочив ватный диск антисептическим лосьоном, аккуратно обработала царапины на шее и руках. Отрезав от рулона несколько полосок лейкопластыря, заклеила ими самые глубокие царапины на левом предплечье.

Закончив, Мириам перешла в каюту и занялась уборкой. Она вернула на место упавшие с полок книги и деревянную шкатулку; с помощью щетки и совка собрала с пола осколки и рассыпавшуюся землю: один из горшков с растениями упал с подоконника и разбился. Само растение, небольшой стебелек эстрагона, пришлось выбросить. Несмотря на то что спина ныла, а стоять на полу на коленях было очень больно, она продолжала действовать упорно и методично, изо всех сил стараясь стереть все следы стычки со злобной девчонкой. Ее душила ярость, но ей удавалось ее сдерживать, пока под столом не нашлась слегка погнутая золотая сережка Лоррейн. Вот тогда Мириам разрыдалась.

Почему людям обязательно надо брать то, что им не принадлежит? Почему им надо взять и испортить то, что принадлежит ей?

Самым ярким воспоминанием Мириам о том, что произошло сразу после похищения, была вовсе не больница. И не мать, которая рыдала так сильно, что буквально висела на руках отца, когда они приехали ее навестить в самый первый раз. Не многочасовые беседы с полицией и не разбившие у их дома лагерь многочисленные журналисты с телекамерами. Больше всего ей запомнилась невероятная доброта родителей Лоррейн. Отец Лоррейн, войдя в ее больничную палату, сжал ей руку и заплакал, бормоча:

— Слава богу, слава богу, что с тобой все в порядке.

Мириам не поверила, что он говорил искренне. Наверняка он думал: Почему не ты? Почему это была не ты?

После похорон Лоррейн в доме ее родителей устроили поминки. Мириам спросила, может ли она подняться наверх в комнату Лоррейн и немного побыть в ней, и мать Лоррейн, эта маленькая сломленная горем женщина, сумела ей улыбнуться.

— Конечно, можно, — сказала она. — Тебе здесь всегда рады. Приходи в любое время, когда захочешь.

Наверху, сидя за туалетным столиком Лоррейн, Мириам разглядывала яркие резинки для волос своей подруги, ее губную помаду темно-розового и красного цвета, тени для век — пурпурные, голубые и белые. Перед зеркалом стояла шкатулка для драгоценностей, которая, когда ее открывали, играла мелодию «Зеленые рукава» [2] Английская народная песня, известная с XVI в. и упоминавшаяся в произведениях У. Шекспира. — Примеч. ред. . Мириам восхищалась ею с самого детства. Внутри лежали ожерелья и браслеты, кольцо, слишком маленькое для пальцев Мириам, и миниатюрные золотые серьги-конго, которые она сунула в карман куртки.