Пола Хокинс - Тлеющий огонь [Литрес]

И он попробовал. Любовная история его не вдохновляла, для научной фантастики не хватило бы мозгов… Но криминал? С преступлением могло получиться. Ему нравился инспектор Морс, он читал Достоевского. Насколько трудно это может быть? Все, что ему нужно, — это верная зацепка, правильная концепция, а дальше пойдет. А затем появилась идея, преподнесенная ему прямо на блюдечке. Он подхватил ее, довел до ума, отшлифовал и превратил в нечто особенное.

Роман «Сумевшая спастись», опубликованный под псевдонимом Кэролайн Макфарлейн, был в высшей степени экспериментальной книгой, сюжет которой в одних главах разворачивался в прошлом, а в других — в будущем, причем взгляд на происходящее порой менялся на сто восемьдесят градусов, а читателю открывались сокровенные мысли убийцы. В этой книге было показано, как можно манипулировать симпатиями читателя, как поспешно мы судим о вине и невиновности, власти и ответственности.

Нельзя сказать, чтобы успех книги был оглушительным . Хотя Тео тщательно скрывал свое авторство и использовал для псевдонима женское имя («Женщины любят преступления! — сказал ему агент. — Жертвенность вызывает сильные эмоции»), сохранить тайну не удалось. Кто-то все же выпустил кота из мешка, что, конечно же, мгновенно превратило книгу в бестселлер, но и критики не остались в стороне и набросились на него как гиены (некоторые обзоры были весьма злобными), не говоря о психах, которые полезли из всех щелей («Вы украли мою историю!»). Однако главная цель была достигнута. Тео снова начал писать. Когда муза замолчала, он отказался сдаваться и, ухватившись за обрывок истории, сделал ее своей. И это было правдой.

Ожидание. Иногда это самое лучшее, потому что не всегда получается так, как хотелось бы, но, по крайней мере, следует быть благодарным за солнечные лучи, согревающие спину, и за возможность видеть на улице девушек в мини-юбках и коротеньких топиках, правда?

В пабе он заметил девушку, сидевшую рядом со своей страшненькой подружкой. На ней короткая юбка, но не топик, а белая футболка. Девушка без бюстгальтера и очень красивая.

Она подтянула юбку, чтобы он получше все рассмотрел, и он в знак благодарности улыбнулся ей, а она, вместо того чтобы улыбнуться в ответ, скривилась и заговорила с подружкой. Будто бы.

Будто бы.

Он почувствовал себя мерзко, словно что-то разъедало его изнутри. Ощутил обиду из-за того, что она не улыбнулась в ответ. И страстное желание.

Мириам боялась, что не сможет добраться до баржи. Ей казалось, что она потеряет сознание прямо здесь, на тропе. Она почувствовала, как на нее накатила грохочущая волна паники, в глазах потемнело, в груди защемило. Дыхание стало прерывистым, сердце громко стучало. С трудом спустившись по лестнице в каюту, она рухнула на скамейку, опустила голову и, прижав подбородок к груди и уперев локти в колени, пыталась дышать ровнее и унять сердцебиение.

Дура, дура, дура! Ей ни в коем случае не следовало туда ходить, чтобы посмотреть на него: кто знает, чем это могло закончиться? Он мог позвонить в полицию и заявить, что она его преследует, и тогда все, что она задумала, могло сорваться.

Она поддалась нестерпимому желанию увидеть Майерсона — хотя бы мельком. Хороших новостей не было: после ее звонка детективу Баркеру прошло уже два дня, а она так и не услышала, чтобы в связи со смертью Дэниела допросили кого-то еще.

Она стала спрашивать себя: может, они не восприняли ее всерьез? Уже бывало так, что люди говорили, будто находятся на ее стороне, притворялись, что слушают ее, а потом просто игнорировали. Может, Майерсон сказал про нее что-то порочащее? Вот почему ей так важно было увидеть его и прочитать на его лице страх, подавленность или страдание.

И она точно знала, куда именно смотреть: в окно, выходящее в сад. Это было окно в его кабинет, перед которым стоял массивный стол из красного дерева, за которым Тео Майерсон трудился, склонившись над ноутбуком. А пока он составлял предложения и создавал образы, в квадратной стеклянной пепельнице дымилась, догорая, сигарета. Он написал образ Мириам, воспользовавшись ее собственным рассказом, что было сродни насилию.

Когда Мириам представляла, как Майерсон сидит дома за своим столом, потом спускается на кухню, чтобы приготовить себе перекусить, и, возможно, задерживается на мгновение перед фотографией в рамке, на которой изображены они с женой — молодые, жизнерадостные и улыбающиеся, она не придумывала все это. Она побывала в прекрасном викторианском доме Тео на Ноэль-роуд, проходила через переднюю в темный коридор со стенами, выкрашенными в модный оттенок пепла или камня, а, может, дыхания крота или мертвой рыбы. Она восхищалась картинами на стенах и лежавшим на старинном паркете персидским ковром, словно усыпанным драгоценными камнями. Книжные полки в гостиной стонали под тяжестью дорогих изданий в твердых переплетах. На столе в холле она с острой жалостью заметила фотографию в серебряной рамке, с которой улыбался темноволосый малыш.