Александр Содерберг - Добрый волк [litres]

Черстин с Томми и София с Томасом обменялись приветственными рукопожатиями. Андерссон до неприличия долго разглядывала столешницу в комнате для переговоров и как будто о чем-то размышляла, приложив к губам палец.

– Думаю, нам лучше сесть посередине, – предложила она. – Мы с Томми на этой стороне, вы двое напротив… Так хорошо?

И она заняла выбранное место, не дожидаясь ответа.

Некоторое время София изучала прокурора. Похоже, железобетонная уверенность в себе была частью тактики этой дамы. Демонстрацией того, что никому не позволено указывать Черстин, что ей надо делать. Это наблюдение оставило у Бринкман неприятный осадок.

Андерссон положила руки на стол.

– Прежде всего, – начала она с деланой улыбкой, – я хочу выразить свое восхищение вами, София. Вы – мужественная женщина, сами-то понимаете, насколько?

О… Она еще умела лебезить!

Свидетельница изобразила смущение:

– Спасибо.

– Я знакома с материалами предварительного расследования, София. Засвидетельствовать то, что вы видели…

Бринкман опустила глаза.

– И что же было после «Трастена»? Где вы были? – продолжала Черстин.

По лицу Софии пробежала чуть заметная дрожь. Она положила на стол унизанные кольцами пальцы.

– Я испугалась и поэтому постаралась исчезнуть вместе с сыном. Мы улетели на Кипр. – Медсестра произнесла это деланым высоким голосом, призванным подчеркнуть ее наивность. – Там мы прожили несколько месяцев и были предоставлены сами себе.

Она сглотнула, изображая нервозность. Черстин понимающе кивнула и посмотрела на Софию так, будто хотела вдохнуть в нее мужество.

– С кем вы говорили? Вы ведь с кем-нибудь говорили об этом?

Глаза Бринкман удивленно расширились. Она покачала головой.

– Нет, я боялась…

– Неужели ни с кем? – продолжала допытываться прокурор. – С родными, друзьями?

– Мне стало бы легче, но…

Черстин немного подождала.

– Так, значит, ни с кем? – уточнила она.

– Нет, ни с кем.

Прокурор кивнула.

– Кроме Томми, – вспомнила София. – Он понял меня…

Она улыбнулась Янссону, и тот вымученно оскалился в ответ.

– Вот как? – удивилась Андерссон. – Что ж, хорошо, Томми.

– Что я должна буду делать во время суда? – спросила Бринкман и испуганно посмотрела сначала на Черстин, а потом на Янссона.

– Не беспокойтесь, – ответила прокурор, – мы вас подготовим. Во время слушаний я буду вас направлять. Вам нужно будет только рассказать, что вы видели в «Трастене». Что делал Гектор Гусман. Я буду задавать вам вопросы, вы – отвечать. Никто не причинит вам никакого вреда.

София выглядела напуганной.

– Но, Томми, вы же обещали…

Янссон проигнорировал эту реплику. Черстин перевела взгляд на Томаса Розенгрена, а потом снова на свидетельницу.

– Что обещал вам Томми? – спросила она.

– Анонимность… Он сказал, что обеспечит это в первую очередь. Что мне гарантирована защита.

– Вашу защиту я возьму на себя, вам не о чем беспокоиться, – заявила Андерссон.

– Но моей жизни угрожает опасность, – прошептала София. – Я должна получить гарантии прямо сейчас, иначе я ухожу. – Она повернулась к адвокату. – Я ведь могу уйти, Томас?

– Мы можем покинуть этот кабинет, как только вы того захотите, София, – спокойно ответил Розенгрен.

Черстин всплеснула руками.

– Успокойтесь же, никто никуда отсюда не уйдет… Я обеспечиваю защиту свидетелям, София. Но анонимность… На это я, признаться, не рассчитывала.

– Гектор Гусман не должен знать, что я против него свидетельствую. Я не могу выступать на суде в открытую, – заявила Бринкман.

На последней фразе ее голос сорвался. Атмосфера в переговорной накалилась.

– Вы должны были проконсультировать свою клиентку по поводу того, что можно, а чего нельзя, – строго сказала Черстин, повернувшись к Томасу Розенгрену.

– Моя клиентка всего лишь выражает свои пожелания, – объяснил адвокат. – Она имеет на это право.

Нависла пауза. Участники совещания замерли на местах, уставив глаза в стол.

– Я должна выступать анонимно, – повторила София. – Томми говорил, что такое возможно.

Андерссон вздохнула.

– Не знаю, что там вам говорил Томми, но как раз это невозможно. Чисто юридически, к моему глубокому сожалению. Анонимность противоречит принципам демократии. У нас свои способы защиты свидетелей.

– Но, Томми, вы ведь обещали… Что толку в ваших способах, если они не смогут меня защитить? – София протестовала, как ребенок, которого пытаются на что-то уговорить.