Валентина Назарова - Когда тебя нет

Я снова выставляю точку и выхожу с другой стороны ограды. Тут же я слышу арабский мотив из распахнутых дверей этнической цирюльни, беглым взглядом оцениваю эскизы татуировок с Иисусом в терновом венце в витрине салона под названием «Кровь и слезы» и сворачиваю в узкий проход между домами. Здесь я обруган пьяной женщиной на велосипеде, с вывалившейся из лосин задницей, затем я проталкиваюсь сквозь бездомных, толпящихся в очереди в благотворительную столовую, вдыхаю режущий ноздри запах тлеющих сигар стариков-шахматистов на площади возле огромного монструозного киноцентра. Я оказываюсь на перекрестке двух улиц, возле окон, завешанных выцветшими шторами. Я читаю вывеску, облупившаяся патина переплетенных букв — «Марселла». Я на месте.

Я знаю, мне нужно туда, внутрь. Загвоздка лишь в том, что у заведения, кажется, нет дверей. Я тру глаза кулаком, чувствуя себя сказочным героем, стоящим у входа в пещеру чудес, шепчу себе под нос «сезам, откройся» и, как по волшебству, замечаю над одним из окон еле заметную табличку: «Entrada» [29] Открыто ( исп. ). .

Первым, что бьет по моим рецепторам, когда за мной закрывается скрипучая дверь, становится тишина. Никакой музыки, никаких голосов, только безмолвие, глухое и увесистое, будто я глубоко под водой, где аквалангисты общаются знаками: соедини большой и указательный палец — значит, все хорошо. Как сказать, что все плохо, я не знаю.

В воздухе витает пещерный запах сырого камня и микстуры от кашля. Я оглядываю зал, два десятка пустующих столов отражаются в чуть подрагивающей от идущей под домом подземки мутной глубине зеркал. Вдоль стен на высоких полках ряды бутылок: виски, джин, ром, покрытые полувековым слоем пыли и гари. С потолка свисают пластины буро-кричневой краски, обнажая пожелтевшую от времени и табачного дыма штукатурку. Справа от входа, за стойкой, ветхий старик-бармен с равнодушным видом протирает полотенцем конусообразный бокал на тонкой ножке. Он поднимает на меня глаза и кивает с полуулыбкой, будто бы ждал меня весь вечер. Я прохожу через зал, слушая глухой незнакомый шелест собственных шагов. Зачем я здесь? Кого я ищу?

— Колу со льдом, пожалуйста, — говорю я, оглядывая комнату в зеркале над баром.

Старик откладывает полотенце и извлекает из-за стойки какой-то предмет типа отвертки, с деревянной рукояткой и лезвием, похожим на спицу. Он скидывает тряпку со стоявшего рядом с ним ведерка, в нем глыба льда, размером с человеческую голову. Старик, размахнувшись, привычным движением глубоко вонзает лезвие. Раздается лязг, потом сухой хруст, затем шипение газировки.

— Один евро, пожалуйста.

Я занимаю столик в самом углу, сажусь спиной к стене и гляжу в одно из зеркал, на котором кто-то нарисовал женщину, танцовщицу в красном, скорбно запрокинувшую голову назад, как будто ей только что сообщили о смерти любимого.

Проходит полчаса, ждать дольше бесполезно. Собственно, я даже не знаю, чего или кого жду. Дурацкое ощущение. Я допиваю свой напиток и поднимаюсь из-за столика.

И тут я вижу ее, точнее, ее отражение в отражении в одной из зеркальных стен — она только что вошла, приглаживая руками волосы, растрепавшиеся от сквозняков в темных переулках. Мой мозг узнает ее раньше, чем я успеваю понять, где видел это лицо. Я роюсь у себя в рюкзаке и достаю тонкую полоску фотобумаги. Да. Те же глаза, те же скулы. Только волосы другие. Девушка со снимка, который я украл из дома Илая ночью. Вот кого он пришел встретить здесь.

Я останавливаюсь у стойки, облокачиваюсь на нее локтями и заказываю бутылку пива, стараясь выглядеть так, как будто я здесь завсегдатай. Она останавливается у бара и углубляется в чтение чего-то важного у себя в телефоне. Ее брови сдвигаются вместе, образовав подобие буквы «Y» из тонких морщинок. Она выглядит уверенно и как-то отстраненно, будто мысленно она находится где-то очень далеко. Я бы сказал, ей лет двадцать пять, не больше, хотя я никогда не умел определять женский возраст, особенно в полумраке. На секунду она кажется мне похожей на фотографию из статьи о барселонской вампирше, которую я читал в ожидании ужина в доме Карлоса, что-то в этих ее смотрящих исподлобья глазах. Но это — иллюзия, игра светотени и моих нервов, через секунду сходство исчезает.

Волосы до лопаток, в тусклом желтом свете ламп они кажутся угольно-черными, как у норвежского сатаниста. Джинсы с рваными коленками. Короткие обгрызанные ногти прыгают по экрану огромного телефона. Должно быть, я смотрю на нее слишком пристально, потому что она поднимает глаза. Она бросает на меня настороженный взгляд из-под тяжелых ресниц. Я тут же перевожу глаза на женщину в красном, танцующую в глубине зеркал, изучаю тревожный изгиб ее шеи, пытаюсь прочесть наполовину стертую подпись под рисунком. Внезапно дверь отворяется, и в зал вваливается толпа молодых американцев, на мгновение закрывающих мой обзор, как накатившая волна. В тот момент, когда они откатываются, как прибой, и, галдя, начинают сдвигать столы в середине зала, я чувствую на своем плече легкое прикосновение.