Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Первой, кого я встретила, вбежав в дом, была мадемуазель Фавро, которая в страшном волнении металась по холлу, бешено жестикулируя и бессвязно мешая английские слова с французской речью. Её странный внешний вид на секунду привлёк моё внимание, пока я не поняла, что в облике горничной кажется мне таким непривычным. Густые, слегка косматые брови на её лице (на кухне уже не раз злословили на эту тему) испарились, как будто их и вовсе никогда не было. Безбровое лицо с припухшими после сна глазами выглядело неприятно и жалко.

– О, скажите мне, мисс Маргарет, мы в плену? Мы захвачены, да?

Много позже я узнала, что суетливая мадемуазель Фавро в возрасте пяти лет находилась вместе с родителями в Париже, когда в процессе франко-прусской войны столица была подвергнута осаде германскими войсками. Голод, непрекращающиеся бомбардировки и смерть отца, погибшего на баррикадах во время «Кровавой недели» – все эти события отвратили её от собственной родины и заставили искать счастливой судьбы в чужой стране.

Она умоляюще коснулась моей руки, продолжая жалобно задавать вопросы на французском, но тут в холл вошёл мой отец, поддерживаемый мисс Чемберс, которая чётким ровным голосом отдала выбежавшей навстречу Абигайль приказание отправиться в деревню за доктором. Моя гувернантка была в тот момент единственным человеком, сохранившим хладнокровие и присутствие духа, поэтому Абигайль даже не подумала ослушаться и, захлопнув рот, мгновенно отправилась исполнять поручение.

С большим трудом отца подняли по лестнице и уложили в его комнате, которой он пользовался крайне редко, чаще всего предпочитая оставаться на ночь в северном крыле поместья.

В холле остались только мы с бледной до синевы мадемуазель Фавро, и миссис Дин, поспешно отмывавшая парадную лестницу от кровавых потёков.

– А где моя мама? Я хочу к маме, – услышала я вдруг собственный голос, звучавший невыносимо жалобно, и посмотрела на мадемуазель Фавро, в надежде, что она отведёт меня к ней.

Тут только я сообразила – трясущаяся от страха француженка не понимает, что происходит вокруг неё. Лицо горничной выражало смертельный ужас. Прижав сжатые ладони к губам, она тихонько бормотала молитву, подняв глаза к потолку. Мы обе были похожи на растерянных детей, а увидев, как плещется розовая вода в ведре миссис Дин, закончившей мыть лестницу, я и вовсе испугалась, что сейчас высокая, как башня, мадемуазель Фавро обрушится прямо на меня.

– Ну, что же вы здесь стоите? Для девочки здесь слишком прохладно, мадемуазель Фавро, – будто речь ангела с небес раздался голос мисс Чемберс. – Отправляйтесь к миссис Вордсворт и разбудите её, если она ещё спит. Возьмите с собой Маргарет, а я попрошу разжечь камин в столовой.

Заметив странный ступор, в котором пребывала француженка, мисс Чемберс прибавила на французском, улыбнувшись нам обеим:

– Нет повода для такого ужаса, мадемуазель Фавро. Возьмите себя в руки. Маргарет, мистер Вордсворт всего лишь немного ранен. Пожар был совсем небольшой и уже потушен. Мы дождёмся доктора и будем завтракать, а потом начнём наши обычные занятия.

Её тёмные блестящие волосы выбились из наспех закрученного узла и обвивали белоснежную высокую шею, и на рукаве платья из серой материи темнели пятна. Больше ничего в её облике не говорило о том, что в Хиддэн-мэнор разразилась беда. В последующие годы я вспоминала необыкновенное самообладание и выдержку, которыми была наделена мисс Чемберс, и, признаюсь, её манера себя держать во время трагических событий стала для меня недостижимым образцом.

Уверенный голос мисс Чемберс, ободряющая улыбка и чёткие распоряжения для всех, кто нуждался в руководстве, вытеснили воцаряющийся хаос и в поместье, и в сознании его обитателей.

Когда доктор Джефферсон прибыл в Хиддэн-мэнор со своим пузатым саквояжем, то не обнаружил и следа того беспорядка, который грозил обратить всех нас в рабство.

Камины в комнатах и в столовой пылали ярким гостеприимным огнём, завтрак, несмотря на взбудораженных горничных и всё ещё трепещущую от ужаса миссис Дин, был накрыт на подносах, а рана отца промыта и обложена марлевыми тампонами. Даже моя мать к этому времени была разбужена, умыта и одета соответствующе визиту в поместье постороннего человека.

Как стало известно позже, ситуация с ранением моего отца и в самом деле была угрожающей. За то время, что потребовалось довести его до парадного крыльца, он потерял много крови, и, кроме того, успел сильно замёрзнуть. В ране, которую он получил, нашлись осколки стекла, что несколько удивило доктора Джефферсона, а огромная шишка на лбу заставляла подозревать о сотрясении мозга. Дело осложнялось ещё и тем, что от переохлаждения у него началась сильнейшая простуда, из-за которой больного терзали мучительные приступы кашля.