Уолтер Кенни - Скрытые пружины

Однако тётушка, судя по всему, знала приёмы и ухищрения моей матери значительно лучше, чем мой отец, потому что следующие её слова вызвали ещё более продолжительные рыдания, и даже меня в моём укрытии пронзила нервная дрожь от нарочитой жестокости её слов.

– Вирджиния, дорогая. Видит бог, я не хотела бы ранить твоё самолюбие и вмешиваться в вашу устоявшуюся жизнь. Но так более продолжаться не может. Ты должна прекратить бесконтрольный приём тех средств, которые тебе выписывает мистер Джефферсон. Они дурно на тебя влияют. Признаться честно, большинство твоих недомоганий я склонна связывать исключительно с теми препаратами, которыми он тебя пользует.

В ответ послышались вялые возражения, которые тётушка категорично отмела в сторону:

– Прекрати, Вирджиния! Ты не можешь не замечать, что твоя дочь выросла и нуждается в твоём внимании, а муж, каким бы он ни был, отдалился от тебя настолько, насколько это возможно. Слуги распустились так, что позволяют себе дерзость и неповиновение! Такое положение вещей не должно тебя устраивать. Вспомни, как вела хозяйство наша матушка! Какое пристальное внимание она оказывала нуждам подрастающих дочерей, какие приёмы она устраивала, когда мы вступили в брачный возраст! Ты что, хочешь, чтобы твоя дочь вышла замуж за фермера из ближайшей деревни и научилась разводить свиней?

К этому моменту моя мать уже не сдерживала рыданий, до меня доносились судорожные всхлипы и слабые жалобные протесты:

– Иногда ты настолько похожа на неё! Мне кажется, что ты ведёшь себя в точности, как она. Я не хочу больше об этом говорить. Никогда… Никогда больше! Не заставляй меня считать тебя ею, прошу тебя!

Впервые в моей душе шевельнулось слабое чувство неприязни к моей тётушке. Слушая жалостные всхлипы, мне захотелось выскочить из своего укрытия и прогнать тётушку Мод, а затем осушить поцелуями слёзы моей несчастной матери и пообещать ей, что более никто не посмеет мучить и терзать её.

После паузы до меня донеслись мягкие слова утешения, которыми тётя Мод попыталась сгладить жестокость своих предыдущих речей:

– Вирджиния, милая моя сестра! Прости, если я была груба с тобой. Но ты должна, ты обязана отказаться от бесчестных по отношению к своей семье намерений. Если ты хоть раз увидишься с мистером Фергюсоном, это навлечёт несчастье на всех в этом доме. И вообще, если об этом кто-нибудь узнает, может разразиться колоссальный скандал, который окончательно погубит твою репутацию. То, что он остался жив и не погиб во время кораблекрушения у берегов Австралии в 1894 году – великая удача для него и его бедной матушки. Но к тебе это уже не имеет никакого отношения, – категорично заключила тётушка Мод. – Пойми, даже единственная встреча с этим человеком может разрушить всю твою жизнь. Пообещай мне, что ты не будешь искать этой встречи! Ну же, пообещай мне!

Прерывающимся от слабости и судорожных рыданий голосом моя мать начала что-то говорить, но я смогла разобрать только: «…Единственная встреча… Имеет право знать… что такое оплакивать десять… Теперь нет пути…»

– Ты должна пообещать мне, Вирджиния! – потребовала тётушка Мод и добавила ровным голосом, – и отдать мне его письмо.

– Только не письмо, умоляю! – с жаром возроптала мать. – Ты не можешь быть так жестока. Я пообещаю тебе всё что угодно, только оставь мне его письмо!

– Джинни, милая моя, – тётушка Мод подошла к тонкой стене, разделяющей гардеробную и спальню, настолько близко, что я услышала её длинный вздох, полный горечи, – если ты отдашь мне его письмо, то быстрее забудешь о случившемся. Если бы ты знала, как я жалею, что сообщила тебе о его письме. Было бы лучше, если бы ты продолжала считать его погибшим.

В комнате раздались шаги, несколько всхлипов, а затем ласковый поощряющий голос тётушки, как будто она разговаривала с ребёнком или животным:

– Ну, вот и умница! Ты ведь понимаешь, что так для всех будет лучше, правда? Ну, хватит лить слёзы, Джинни, милая. Приведи себя в порядок и поскорее спускайся в столовую, хорошо? Девочки, должно быть, уже там.

Раздался звук лёгкого поцелуя, а затем тётушка твёрдой поступью убеждённого в своей правоте человека вышла из комнаты.

Оцепенев, я продолжала скрываться в будуаре, прижавшись ухом к стене. Какое-то время в комнате матери стояла мёртвая тишина, будто там никого не было. Я даже предположила, что она вышла из своей спальни вслед за сестрой, но через минуту до меня донеслось звяканье серебряной ложечки, которой мать размешивала своё привычное лекарство в хрустальном стакане.