Уолтер Кенни - Скрытые пружины

– О, дорогая моя! – тётушка Мод вскочила на ноги и поспешила к сестре, на ходу раскрывая ей свои объятия. – Я и не знала, что ты больна. У тебя измождённый вид. Тебе не стоило покидать свою постель.

Элизабет нашла мою руку и стиснула её горячей ладошкой, а затем, обратив ко мне встревоженный взгляд, начала проникновенную и сочувственную речь, имеющую своей целью утешить меня. Впервые добросердечие кузины не вызвало во мне благодарной признательности, так как я с превеликим старанием пыталась разобрать то, о чём говорили моя мать и тётушка Мод.

Не бросив на меня даже взгляда и не поприветствовав кузину Элизабет, как того требовали правила приличия, мать объявила хриплым надтреснутым голосом:

– Мод! Ты будешь удивлена! Случилось кое-что… – Её потрескавшиеся бескровные губы растянулись в подобии слабой улыбки, и она почти выкрикнула: «У меня есть известие!»

Звонкий ручеёк утешительной речи Элизабет всё никак не иссякал и, как я не прислушивалась к дальнейшей беседе, её содержание осталось для меня тайной. Я лишь увидела, как тётушка Мод вынула из крохотного ридикюля пухлый конверт без единого почтового штемпеля. В ту же секунду лицо матери потеряло свою нездоровую бледность, вызванную меланхолическим недомоганием, и расцвело пунцовым румянцем. Меня же, будто предчувствие грядущих трагических перемен, пронзил озноб.

Весна тысяча девятьсот четвёртого года выдалась на редкость тёплой и солнечной, что радовало меня и Элизабет многочисленными возможностями для прогулок и игр. Тётушка Мод и кузина никогда ещё не гостили в Хиддэн-мэнор такое продолжительное время, и я чувствовала себя настолько счастливой от их присутствия в нашем унылом поместье, что каждое утро, просыпаясь, была готова распевать песни, словно птичка.

Благодаря гостьям в доме установилось праздничное оживление, которое заставило мать стряхнуть с себя остатки болезни и быстро пойти на поправку. Пухлый доктор Джефферсон, пропахший отталкивающими лекарственными запахами, нехотя признал, что мать почти оправилась от приступа меланхолии и не настаивал более на приёме своих снадобий, которые раньше приносил в пугающих количествах.

Неестественная бледность на лице матери уступила место лёгкому румянцу, а пугающие тёмные круги под глазами почти исчезли. Мать казалась такой весёлой и беспечной, будто и вовсе не было никакого длительного недомогания, во время которого она от слабости проводила целые дни в постели, равнодушно глядя на пылающий в камине огонь. В движениях её появилась нетерпеливая порывистость, отчего казалось, что она не ходит степенной походкой, подобающей взрослой даме, а пританцовывает, как расшалившийся ребёнок.

Наблюдая эти изменения в поведении и самочувствии матери, отец связывал их с положительным влиянием тётушки Мод, отчего начал демонстративно выказывать той свою симпатию и сердечную благодарность. Тётушка же, вопреки моим ожиданиям, по-прежнему общалась с отцом подчёркнуто вежливо, стараясь не вступать с ним в долгие беседы, и подчас бывала холодна и равнодушна к оказываемым ей знакам родственного внимания.

Мою искреннюю радость от пребывания в поместье долгожданных гостей омрачало лишь то, что тётушка Мод и моя мать приобрели досадную для меня привычку уединяться. Ни одна из них не спускалась, как раньше, к завтраку, вместо этого они устраивали чаепитие в комнате матери, ведя при этом таинственные беседы.

Множество раз я прокрадывалась в смежную со спальней гардеробную, имея намерение выяснить тему этих секретных разговоров, но дверь между комнатами всегда была заперта на щеколду с внутренней стороны, а через тонкую стену до меня доносилось только приглушённое шушуканье и редкие смешки.

После обеда моя мать и тётушка Мод принимались прогуливаться в старом яблоневом саду, наслаждаясь уединением и опять-таки беседой о чём-то, не предназначенном для посторонних ушей. Во время послеполуденного чаепития (которое обставлялось с невероятной пышностью, что вызывало бранчливое ворчание миссис Дин и недовольство Абигайль), сёстры то и дело обменивались туманными фразами, которые я не могла разгадать. Если же мы с Элизабет стремительно входили в гостиную, где находились наши матери, то они резко меняли тему беседы, имея при этом смущённый вид. Всё это укрепляло меня в подозрениях, что мать имеет от всех некую тайну, в которую посвящена только лишь тётушка Мод.