Агата Горай - Забыть нельзя помнить

– Возможно, позже. Пока не хочется.

– Дочка. – Чувствую, как мама присела рядом, и на мое плечо легла ее рука, внутри инстинктивно все сжалось. – Я все понимаю, но нужно жить дальше. Все проходит в этой жизни. Ничто не вечно. Все забудется. Раны затянутся. Но ты должна помочь своему организму восстановиться. Твое желание жить – вот что важно. Случилось то, что случилось, переверни эту страницу, ведь исправить все равно ничего не возможно, а изводить себя днями напролет бессмысленно.

– Хорошо, мама, я подумаю над тем, что ты сказала. А пока можешь оставить меня? Спать очень хочется, – послушно, покорно, безжизненно шепчу и продолжаю лежать. – А еще, можешь мне помочь?

– Конечно.

– Никогда больше не упоминай при мне о том, что со мной произошло, и не рассказывай, что все обязательно наладится. Я уже столько раз слышала эту историю. Достаточно. Тем, что ты регулярно напоминаешь мне, конечно же, не со зла, ты делаешь только хуже, постоянно теребя мне душу.

– Хорошо, Кира. Как скажешь. Я не подумала. Больше, обещаю, ты от меня и слова не услышишь о восемьдесят шестом. Отдыхай, гуляй на улице, читай, в общем, сама разберешься, чего твоей душе угодно. Я должна присутствовать на празднике, отец уже там. Не скучай, мы вернемся, скорее всего, ближе к вечеру. Еда в холодильнике.

Мама провела ладонью по моему плечу и исчезла.

Какое-то время я пытаюсь дремать, но сон не идет. Почему-то бьет озноб, и хоть под пледом я одета в свитер, юбку и колготки, мне не хочется расставаться с пледом. Укутавшись с головой в клетчатый кусок шерсти, решаюсь прогуляться по дому. Заглянула в родительскую спальню, в гостиную, безразлично прошлась по кухне, и только в мамином кабинете мои ноги намертво приклеились к полу. Я не могу это объяснить себе, но мне хочется плакать, а затем и орать во все горло. Смотрю на пустующий стул, письменный стол с большим количеством различной документации, и сердце начинает колотиться. Несколько раз закрываю на короткие промежутки времени глаза, пытаясь прогнать пугающие ощущения, но ничего не выходит. Со слезами на глазах и колючим ежом в горле подхожу к маминому столу, беру в руки наше семейное фото с празднования моего десятого дня рождения, первого юбилея, о чем, кроме моих искрящихся глаз, ничто не говорит. Мама, не изменяя себе, наряжена в строгое темно-синее платье, отец в рубахе под цвет его чайных глаз, при галстуке, а посредине я с двумя белоснежными бантами, серьезным лицом и озорным взглядом, тоже в строгом платье под стать маминому. Счастливую ли семью запечатлела пленка? Впервые в жизни в моей голове возник подобный вопрос, и я поспешила избавиться от него, от фото, и покинуть кабинет.

Вышла во двор. Воспользовавшись маминым советом, отыскала гамак, но пролежала в нем не больше получаса, весеннее солнце и свежий воздух быстро подействовали на меня лучше всякого снотворного. Возвращаюсь в дом, а дальше случается все по лучшим законам кошмара.

Я сегодня забыла принять пилюли, и уже в недавно отремонтированной комнате (хотя не знаю, с какой целью, ведь белые обои в розовые мелкие цветочки были вполне себе еще приличные), с весенними обоями и шторами в крупные ромашки, я почувствовала неладное, но, не придав значения, завалилась спать.

Мозг в очередной раз выдавал мизерные порции прошлого, но в этот раз один из фрагментов был четче обычного. Я разглядела лицо того, кто насиловал мою плоть, кто измывался, кто бросил меня подыхать у конюшен – это был Костя. Я совершенно точно увидела его довольную ухмылку и черные глаза, которые когда-то гипнотизировали, а сейчас мне хотелось их выколоть, чтоб они не излучали такого самодовольного блеска.

Я медленно и мучительно возвратилась в реальность, но как-то не до конца.

Некоторое время сижу на кровати, пытаясь сообразить – кто я и где я. Так, в полубреду, без каких-либо острых эмоций, будто в состоянии лунатизма, я совершаю бесчисленное количество необъяснимых вещей.

«Я знаю, кто со мной проделал все те страшные вещи, о которых вы мне рассказали. Он должен страдать так же, как я сейчас.

Ушла на свидание с Костей Калюжным. Он оставил меня умирать у конюшен. Последнее, что он увидит в этой жизни, будет коровник.

Кира».

Первое, что делаю, – пишу записку. Второе – нахожу среди своих вещей самый красивый наряд – морковного цвета сарафан, похожий на колокольчик, с рукавами-фонариками, – один из последних подарков Прокоповны, созданный ею специально для меня в единичном экземпляре. Волосы заплетаю в косу, перевязываю алой лентой и кокетливо выкладываю на грудь. На ноги – мамины молочного цвета лакированные лодочки с черными носиками. На плечи – мамин нежно-молочный плащ. В карман главный аксессуар – нож.