Агата Горай - Забыть нельзя помнить

Женщина избавилась от третьей сигареты и тут же прикурила четвертую. Она дымила, не прекращая, но я больше не чувствовала зловония табака, а только вонь прожитых ею дней.

– Что делать со своей свободой, я не знала. Тридцатник на носу, а с таким прошлым глупо было бы рассчитывать на сказочную судьбу, тем более что один раз мне уже везло в этом деле. В общем, не покидая пределов «Касатки», я попросилась на работу, ведь стряпать всегда умела, да и документ о полученной профессии имелся. Да я и без того часто работала на тюремной кухне. Мне не отказали. Как оказалось – с поварихами у них перебои, уж не знаю, по какой причине. Я еще два года провела на тюремной территории безвылазно. Желания возвратиться домой не было. Родители моего супруга умерли почти сразу после своих мальчиков – у обоих инфаркт или инсульт, я не вникала. Все их добро было оставлено мне – квартира, дача, машина. Но мне это неинтересно. Первое, что я сделала, когда собралась с духом появиться за пределами серых стен, – разослала по газетам объявления о продаже всего, чем обладала. Дальше подъезда дома, в котором когда-то я была так счастлива, я не заходила даже в день, когда квартиру решились приобрести какие-то люди. Я все распродала через посредников. На часть вырученных денег купила себе однушку на окраине, а все остальные пожертвовала детской больнице. Тешу себя мыслями, что кому-то жизнь спасла. Так с тех пор и живу. Одна, в однушке, без планов на будущее, с постоянно стоящим перед глазами прошлым.

Как же хорошо я теперь понимала эту женщину. Как же знакомо мне ее – «что делать со своей свободой?». Боль у нас разная, но такие схожие судьбы. Жизнь вдоволь поглумилась над нами обеими.

– Скажи, вот если об этом дерьме не рассказывать, а таить и копить, долго ль душа выдержит и не разорвется от боли? – Женщина впервые пристально посмотрела мне в глаза, и не знаю, что увидела она в моих, а я в ее прочитала эту боль. – Вот я и выплескиваю постоянно одно и то же направо и налево, и мне легче становится. Спустя годы могу теперь о своем прошлом вспоминать спокойно, а если б утаивала все, навряд вышло бы что-то. Руки бы на себя наложила или убила бы кого, задай мне не осведомленный человек не те вопросы. А так… Несу свой крест, да живу, как знаю. Мои родители, кстати говоря, от меня отказались. Не нужна нам дочь уголовница, стыд-то какой. Позор на весь район! Да что там район – область вся смаковала эту кровавую историю, а с их слов – чуть ли ни вся страна! Они даже вынуждены были переехать в другую деревню, чтоб людям в глаза спокойно смотреть. А я и не набивалась. Им на меня плевать, а мне на них. Вся моя жизнь была в муже и доченьке, а не в одобрении или осуждении родных, близких и абсолютно посторонних людишек. Кто знает, как бы сложилась моя судьба после освобождения, не познай я до того, как попала за решетку, истинного счастья. У меня было все. Жаль, два раза в жизнь человека не приходит такая благодать. А на меньшее я уже не согласна. Да и заменить мужа и дочку другими людьми я никогда не сумела бы. Вот таки дела, барыня.

Женщина снова выбросила окурок, но уже не стала тянуть в рот следующую сигарету, а спрятала руки в накладных карманах.

– Жизнь может оказаться еще той сукой, но это не значит, что и ты должна озвереть. Так что, милая моя, поубавь спеси, будь проще и как-то выживешь в этом мире.

Слова незнакомки находят в моей душе невероятный отклик, но я все еще молчу. Мне комфортно в моем безмолвии, но впервые за два года мне захотелось заговорить.

Женщина вдруг резко повернула ко мне голову, немного прищурилась и, ударяя себя ладошкой по лбу, практически проорала:

– Батюшки, да ты ж та самая немая! Точно! Это ж тебя сегодня выпустить должны были. О тебе только и говорят во всех закутках! Я ведь права?

Мне остается лишь кивнуть.

– Ты уж не сердись на меня, я ведь не признала, вот и пристаю к тебе со своим уставом, так сказать. – Женщина виновато улыбается, выставив напоказ зубы цвета черного чая. – Вот дура-то, выговориться, говорю, надо, высвободить душу, выплеснуть дерьмо, а сама-то и не ведаю, что ерунду советую. Ты уж не обижайся, я не со зла. Могу только посочувствовать твоему горю, ведь ты даже исповедаться не в состоянии. Представляю, как невыносимо держать все в себе и не взорваться. Вот я в очередной раз выговорилась – можно жить дальше, пока снова не припрет. А ты… Бедняжка.

Искреннее сочувствие в голосе проникает в душу теплым лучиком, а на первый взгляд показавшаяся хамкой тетка вдруг преобразилась в самую обычную простодушную женщину, без намека на коварство и лукавство. Это подкупало. Внутри я в очередной раз ощутила звоночек, сигнализирующий о том, что, возможно, пришло время исповеди. Душевное напряжение отпустило.