Тереза Дрисколл - Я слежу за тобой

– Твое чутье, Мэтт? Лонгфилд изрядно потрепали в социальных сетях, когда ее имя выплыло наружу.

– Ага, нехорошо вышло, да? – Мэтью следит за лицом Мелани, которая переворачивает пакеты, чтобы прочесть то, что на обратной стороне.

– Мы вправду не знаем, как такое получилось, Мэтт. Честно. Наверху по этому поводу был большой шум. Пресс-служба в ярости. И мы потратили немало времени, расследуя утечку. Чтобы успокоить Эллу. Попытаться все исправить. Однако тогда мы считали, что это, скорее всего, тролли или дети достают Эллу в Интернете. Может, одноклассники Анны. Неприятно, но ничего важного или связанного с расследованием. Или с двумя парнями с поезда.

– Так ты думаешь, продолжается то же самое? Какой-то придурок пытается ее напугать?

– Не знаю. Слишком много усилий. – Она рассматривает открытки внимательней. – Вряд ли найдем какие-то отпечатки, но попробуем. Пробьем по системе. Возможно, просто случайный псих… Ладно, говори. Почему Элла решила, что открытки от матери?

Мэтью рассказывает о поездке Эллы в Корнуолл. О скандале.

– И об этом она тоже не подумала сообщить нам… Великолепно.

– Не думаю, что это мать. Я с ней беседовал, Мел.

– Господи, Мэтт, идет расследование…

– Еще раз повторяю, у тебя ничего этого вообще не было бы без меня.

Мелани макает палец в кофейную пенку.

– А мне объяснять все это инспектору Недоумку… Ты прав. Скорее всего, тролль. Только инспектору не понравится, что его не поставили в известность.

– Непохоже, чтобы он серьезно продвинулся.

– Заносчивый зануда. Выглядит лет на двенадцать. Хорошо бы, хоть вполсилы работал – так он, похоже, отвлекся на какое-то убийство в Сохо. И считает меня своим персональным водителем, когда приезжает сюда. По счастью, не часто.

– Ты могла бы не вдаваться в подробности, когда будешь передавать открытки? Отмазать меня.

– То есть не упоминать твое имя?

Мэтью наклоняет голову и строит щенячьи глазки.

– В сотый раз повторяю: ты должен был остаться в органах.

Мэтью не отвечает. Мелани – одна из немногих, кто знает, почему он на самом деле ушел из полиции.

– Ну, колись. Что ты нарыл на эту мать, Мэтт? Офицер по связям с семьей считает, что она чиста.

– Я тоже. Вряд ли это ее работа. Я говорил о злобных посланиях, и она называла их письмами, а не открытками. И все же что-то здесь не так, Мел.

– О чем ты?

– Она делала вид, что хочет позвонить мужу, а по языку ее тела я читал, что она вовсе не хочет, чтобы он приходил. Немного странно…

Мелани снова щурится.

– Так что с родителями? – спрашивает Мэтью. – Они оба чисты? И что дало телеобращение? Есть польза?

– Давай лучше обсудим, каким ты станешь отцом. Это куда интереснее.

С Люком-младенцем мне необычайно везло, хотя сначала я этого не понимала: не с чем было сравнивать.

Честно говоря, я ожидала, что не смогу продолжать работать. Когда беременность близилась к завершению, меня засы́пали страшными предостережениями.

«Готовься, – говорили мне. – На себя времени не останется. Некогда будет даже ванну спокойно принять».

И так далее.

«А когда станет легче?» – донимала я, как сейчас помню, подругу – мать трех девчонок. До появления Люка оставалось недели две, и ответ подруги я никогда не забуду: «Ах, Элла, легче не станет никогда. Вот подожди подросткового возраста…»

В тот день, вернувшись домой, я ревела и ревела, накручивая себя, что цветочный магазин придется продать.

Но знаете что?

Все предсказания и близко не были похожи на правду.

Отлично помню, какая паника охватила нас за порогом роддома. Я поразилась, что нам всерьез позволяют забрать этот крошечный сверток, хотя мы ни малейшего понятия не имеем, что творим. И помню, как в первые недели просыпалась по ночам в перерыве между кормлениями, в испуге, что забыла положить сына в переноску и он свалился с кровати.

«Тони, где ребенок? Куда я дела ребенка?»

И поразительно быстро все улеглось.

Люк оказался спокойным улыбчивым младенцем. Легким ребенком. Моя мама приезжала посидеть; я пользовалась ее помощью, чтобы как-то держать магазин на плаву, а к десятой неделе Люк привык спать всю ночь.

Он относился к тем детям, которые, если сыты и умыты, прекрасненько занимают сами себя. Я могла положить его на циновку, под детский мобиль-карусельку, и он улыбался и агукал.

– Ты была другой, – говорила мама. – Это у него от отца.

Благодаря невозмутимости Люка я начала работать в магазине гораздо раньше, чем собиралась. Мы укрепили на потолке крючок, и я купила сыну прыгучее креслице. Он часами сидел в своих маленьких качелях, качался вверх-вниз, наблюдал, как я собираю заказы, гукая на всех покупателей. Качнулся. Гукнул. Качнулся. Улыбнулся…