Роберт Блох: Доктор У.Падок, я вам чужд

Бромли не мог вспомнить, кто посоветовал ему доктора У.Падока. Имя как-то само собой пришло на ум (по иронии, как раз в ту пору очень много важной информации из его ума, скорее, уходило), и он решил записаться на прием.

Похоже, секретарь доктора его знала — ее приветствие прозвучало тепло и дружелюбно. Дверь кабинета захлопнулась за его спиной под стенание петель. Какой подозрительно знакомый звук.

При взгляде на убранство кабинета непрошенное дежа вю Бромли усилилось. Книжные полки и стойки для документации слева от окна, стол справа, кушетка в уголке — все это едва ли не копировало обстановку его собственной приемной. По его разумению, то был хороший знак. Здесь он будет чувствовать себя как дома. Дома. Но… ты не можешь вернуться домой, дом — там где сердце, а ты мое сердце забрал с собой, не затворяй теперь дверцу. Так пелось в песенке о любви…

Из этого мысленного водоворота было мучительно непросто выбраться, но Бромли сумел. Ему хотелось произвести хорошее впечатление на доктора.

Доктор У.Падок поднялся со своего приставленного к столу кресла — высокий, худощавый мужчина примерно того же возраста и телосложения, что и Бромли, да и на вид какой-то подозрительно-подозрительно знакомый. Тусклое освещение не позволяло получше приглядеться к чертам доктора, но общее впечатление целеустремленности и жизни, запечатленное в них — тех целеустремленности и жизни, что давно оставили самого Бромли, — вполне угадывалось.

Доктор вышел из-за стола, крепко пожал Бромли руку, тепло поприветствовал. Без какого-либо перехода, даже не осознав, как так получилось, Бромли очутился на кушетке. Кажется, когда-то с доктором он уже говорил — да, точно, он уже отвечал на все эти дежурные вопросы.

Доктор У.Падок знал о нем следующее: имя — Клайд Бромли, возраст — тридцать два года, специалист по связям с общественностью. Рожден в Эри, штат Пенсильвания. Родители — умерли, на работе дела плохи. По сути, теперь он почти что безработный. На работе было дел полно, я забил и сел смотреть кино… Он что, вслух это сказал? Кажется, нет, так как богатый, обволакивающий, утешающий баритон доктора не прервался ни на секунду, задавая вопросы и добывая на них ответы. Общаться с доктором было довольно-таки здорово, хотелось поделиться с ним всем, о чем знаешь сам. Доктор У.Падок был первоклассным психиатром.

Бромли и сам кое-что смыслил в психиатрии. Не в заумной терминологии, но в самом подходе. Сейчас доктору нужно было провести своего рода рекогносцировку, узнать проблему получше, и Бромли ему помогал. Когда доктор У.Падок начал спрашивать его о здоровье и о состоянии в целом, Бромли извлек из внутреннего кармана пальто несколько исписанных листов бумаги и протянул их доктору.

— Здесь все необходимое, док, — сказал он. — Подробнейший отчет о моем состоянии. На него вся последняя неделя ушла. — Он указал на одну отдельную подшивку. — А вот это — автобиография. Все имена, что могут вам быть интересны — друзья, родственники, учителя, работодатели, коллеги. Все, что я смог вспомнить. Не так уж много, но хоть что-то.

Доктор У.Падок улыбнулся, сидя в тени.

— Замечательно, — произнес он. — Вы, похоже, понимаете, как важна в нашем деле готовность к сотрудничеству со стороны пациента. — Он положил бумаги на стол. — Я это все позже должным образом изучу. Хотя, подозреваю, большая часть содержимого мне уже и так знакома.

Бромли впал в легкую мимолетную панику. Кто бы ни порекомендовал ему доктора У.Падока, этот кто-то явно пообщался с доктором на тему его, Бромли, состояния. И кто же это мог быть? Он не решился спрашивать — ему не было стыдно, просто, задай он подобный вопрос, ухудшение его состояния стало бы еще более уродливо-очевидным — надо же, даже не помнить, кто его сюда привел! Что ж, неважно. Он счастлив быть здесь, вот что важнее всего. Ему нужен был доктор У.Падок.

— Вы должны помочь мне, доктор, — сказал он. — Вы — моя последняя надежда. Собственно, поэтому я к вам и пришел — меня доконало мое состояние, и дальше все только хуже. Я как Тесей — захожу с веревкой в руках в лабиринт собственной памяти, а там… Когда-то я хотел стать автором песен. Но все мои песни звучали как плагиат. Вот в чем моя проблема — ассоциации. У меня их слишком много. Все, что я делаю или говорю, звучит так, будто это подсмотрено у кого-то другого. Какая-то имитация, мимикрия. Скоро, чувствую, у меня совсем не останется ничего своего — ничего такого, за что я мог бы уцепиться. Я попросту теряю себя. Меня как такового больше не существует.