Евгений Башкарев - Дедушка, не спи!

— Идут! — Рамилка вытянул вверх руки, словно приветствуя атлетов перед стартом.

Деревья расступились, и на дорогу вышли… люди.

Мужчины и женщины, бабушки и дедушки, дети — они шли строем, закованные в цепи, которые висели у них на руках и ногах. Цепи были настолько тяжелые, что люди гнулись под их весом и стонали. Кто-то кричал. Кто-то молил Бога, чтобы он смилостивился над ним. Кто-то рыдал. Кто-то падал от слабости и тут же вставал, потому что короткая цепь впереди идущего тянула его за собой. Толпа шла, раскачиваясь, как надувной шатер, а стоны и мольбы содрогали воздух и землю. Стволы деревьев, что росли по бокам дороги, не давали людям сбиться с пути. Цепи лязгали, словно камнедробилки. Я закрыл глаза, чтобы не видеть этот ужас. Голова закружилась, и я не удержался на ногах.

«Они не хотят туда идти! Они не хотят!»

Шум не смолкал. Я убрал руки от лица и почувствовал, как теплые слезы потекли по щекам. Сквозь них я разглядел знакомую фигуру, шествующую с самого края толпы. Человек не стонал, но тяжесть цепей так сильно тянула его к земле, что он корчился от боли. На его лице я не видел страха. Он шел, словно глупец, не понимающий, что происходит. Растерянный взгляд метался по сторонам, и в какой-то момент он заметил меня и его рот раскрылся, будто он хотел что-то произнести. Я увидел, как шевелятся его губы и он замедляет свой ход. Но цепь натянулась и потащила его вперед — как раба, за которого уже уплатили деньги.

— Олег, — прошептал я. — Это же Олег!

— Да, — сказал Рамилка. — Сегодня его очередь.

Я смотрел ему вслед, пока его фигура не затерялась в толпе других узников. И тут море разверзлось. Волна поднялась такой высоты, что могла смыть с берега все пальмы. Гребень походил на пасть огромного змея, а по бокам от него исходили тысячи щупалец из ракушек, песка и воды.

Я обернулся. Из чащи леса выходили последние закованные. Их стоны были самыми громкими и пронзительными. Шли дети. Я думал, что от их плача у меня разорвется голова. «Зачем ты меня сюда привел?!» — мысленно кричал я Рамилке. Он стоял передо мной и наблюдал, как дети уходят в пучину, а море, будто рыбак, довольный хорошим уловом, сыто поглаживает себя по животу. «Конец движется, — подумал я. — И скоро замкнется». Дети сошли с дороги, и волна обрушилась на них, как подорванный небоскреб. Пыль брызг и пены взметнулась в небо. Гул смолк, будто кто-то нажал на кнопку «Стоп», и все стало, как прежде. Наступила ночь.

— Куда они ушли? — только и сумел вымолвить я. — И почему они в цепях?

— Неужели ты так ничего и не понял? — изумился Рамил. — Мы мертвы, Дэн. Мы все мертвы. И то, что ты видел, — толпа мертвецов, которым больше никогда не увидеть солнца. Море забрало их себе. А цепи… эти цепи тяжелы лишь для мертвых.

— Что случилось с тобой?

— Я тоже мертв, дружище. И нам с тобой не по пути.

— Как… Ты же… — слова застряли у меня в горле.

— Все порядке, — он рассмеялся, но ничего веселого в его смехе я не нашел. — Самое главное я сделал то, что должен был сделать. Пусть я поплатился за свою ошибку свободой, но мы вернули Ему нож, и теперь Он никого не тронет.

— Ты видел Его ?

— О, да!!! — восторженно отозвался Рамилка. — Я отправился в дом проповедника рано утром, чуть брызнул свет. Пока перелазил забор, чуть не проткнул ножом себе карман. И, кажется, бабка Валька меня заметила со своего огорода. Но мне было плевать. Когда в кармане Его вещь, на многое становится плевать. Ты и без меня это знаешь.

Он помолчал. Я видел в нем горечь созерцания. Вскоре Рамилка продолжил:

— Я зашел в дом и положил нож на место. На подоконник. И подумал: если Он хотел, чтобы мы вернули нож, то почему бы Ему не вернуть время назад? Чтобы мой пес снова был жив, чтобы мы с тобой и Владом жарили сосиски на костре. Почему нет? Я серьезно намеревался спросить у Него об этом. Но больше всего мне хотелось Его увидеть! Признаюсь, я врал вам, придумывая истории про призраков в доме проповедника, но после того случая, когда мы нашли в спальне труп, многое в моем мировоззрении изменилось. Я сам начал верить в привидений. Причем, всей душой и телом, будто ходил с ними за руку.

Рамилка потянул носом.

— Что произошло в доме?

— Он сидел за столом. Выглядел Он точь-в-точь, как раньше. Еврейский сюртук, драные штаны и старые ботинки. Его одежда отпечаталась в моей памяти, как лицо матери. — Рамилка потер виски и содрал небольшой участок кожи. — К тому моменту я уже не мог сбежать. Дверь захлопнулась, меня обступили тени. Дед поманил меня пальцем к столу, а я затрясся, как брошенный щенок.