Франк Тилье - Последняя рукопись

Но как в течение дня съездить из Берка в Амблетёз в присутствии Жюлиана? Обмануть его? Как выкрутиться из запутанной ситуации, в которую она влезла, не поставив его в известность?

В дверь позвонили. Жюлиан поднялся со стула прежде, чем Лин успела среагировать.

– Иду.

Он открыл и, опершись рукой о косяк и разинув рот, на мгновение застыл, а затем отступил. Лин рванулась, как кобра, и тоже замерла. Отравленная стрела пронзила ей сердце – она осознала , что момент, которого они так ждали и так боялись, настал. Что человек за дверью – это Мессия и воплощенная смерть…

Наконец узнать …

Сейчас это случится.

Момент настал.

И тогда она бросилась к двери. Ей казалось, что она двигается слишком медленно, что испуганное лицо Жюлиана облеплено каким-то мягким тестом. И первое, что она заметила у мужчины – она знала, что это мужчина, даже прежде, чем он появился, – его полный песка левый ботинок, а потом черную перчатку, сжимавшую трехцветную карточку: синий, белый и красный в правом углу.

Он был невысокого роста, узкий, как палочник (ей почему-то внезапно вспомнилось, как называется это насекомое), с шаткой, неуверенной походкой. Тип из тех, которые в другой жизни, в том измерении, где дети могут спокойно и счастливо расти рядом со своими родителями, наверное, был бы симпатичным, несмотря на суровость лица и большие черные круги под глазами, говорящими о том, что он тоже мало спит. И еще о том, что если уж он прибыл сюда сегодня, перед самым Рождеством, то не без причины.

Полицейский пару секунд помолчал, потом прокашлялся, будто не мог этого сделать заранее, в машине, или на улице, или где угодно еще. Пусть бы уже заговорил, пусть бы уже изрыгнул то, чего Лин боялась тысячу дней или миллионы секунд, столько же ударов сердца и уколов в легких.

– Меня зовут Вик Альтран, а это мой коллега Вадим Морель, мы лейтенанты уголовного розыска Гренобля… Прежде чем нанести вам визит, мы переговорили с господином Бершероном из комиссариата Берка. Мы…

Лин заметила Колена. Он вошел вслед за ними и теперь стоял в дверях, слегка склонив голову, не в силах поднять на нее глаза. Больше она уже ничего не видела и не слышала, потому что рухнула на руки Жюлиана.

Сара мертва.

Хозяин виллы проводил троих полицейских в гостиную и предложил им присесть, а его жена выплакивала всю свою исстрадавшуюся душу. Она, конечно, не поверила, но Вик предпочел, не вдаваясь в детали, сразу говорить четко и недвусмысленно: в начале прошлой недели они обнаружили тело молодой девушки, профиль ДНК которой совпал с Сариным, никаких сомнений не остается. Это действительно их дочь, и она мертва.

Нож гильотины упал. Такова правда.

Вик ненавидел подобные ситуации, эту часть своей профессии, когда родственники жертв, ни живы ни мертвы, убиты ожиданием, надеждой. Обычно, если речь идет о больших расстояниях, звонят в местную полицию, чтобы коллеги взяли на себя обязанность проинформировать семью, потому что не подобает делать подобные сообщения по телефону. Но эти родители уже несколько лет прожили в незнании, в сомнении, в горе. Они имели право на все знаки уважения, а главное – на четкие и ясные разъяснения профессионала. Однако, когда Мандзато, позвонив в комиссариат Берка, наткнулся на Колена Бершерона, а тот, слово за слово, последовательно изложил ему все недавние и такие странные детали собственного расследования, командир решил немедленно отправить туда В + В.

Так что предупрежденный об их приезде Колен, прежде чем сопроводить коллег на виллу, неохотно подготовил для них досье собственного расследования, поскольку между двумя делами прослеживалась очевидная связь.

Стоя посреди гостиной, Вик смотрел на хозяина. Колен уже рассказал ему, что тот вследствие нападения потерял память. Полицейский внимательно следил за делом Джинсона и знал, что несчастный отец непрестанно искал свою дочь и требовал ее тело, готовый даже вступить врукопашную. Нелепый задира с изможденным лицом, покалеченный жизнью, пассажир без багажа [15] Аллюзия на пьесу Жана Ануйя «Пассажир без багажа» (1937), герой которой, Гастон, потерял память. . Что же касается его жены Лин, то он был в курсе, что это пишущая под псевдонимом известная романистка, несколько книг которой ему уже довелось прочесть.

Колен держался на почтительном расстоянии, как положено профессионалу, но, как человек, молча страдал, что труп обнаружили, что он не знает об этом столько, сколько ему хотелось бы знать, что не может утешить Лин в своих объятиях, выразить ей свою поддержку, разделить ее скорбь. Не сейчас, не в присутствии всех этих людей. Тут она подняла на него – на них – взгляд и посмотрела на всех одинаково мрачно, словно эти мужчины представляли для нее одну общую массу: сыщики, делающие свое дело. Глаза Лин, глаза человека, который ожидает неизбежного, покраснели и опухли.