К Тюдор - Меловой человек

— Правда, Джули Эндрюс [8] Джули Элизабет Эндрюс (род. в 1935) — британская актриса, певица и писательница. Обладательница премий «Эмми», «Грэмми», «Золотой глобус» и «Оскар». ( Примеч. ред. ) красавица? — вздыхала она, глядя в телевизор затуманенным взором. Мы все в этот момент обычно кивали, говорили: «Да, конечно!» и пытались жевать сухое печенье в форме танцующих оленей.

Родители Гава каждый год устраивали для него шикарную вечеринку. В этом году они решили сделать барбекю. Говорили, что будет фокусник, а потом дискотека.

Моя мама, увидев приглашение, первым делом возвела глаза к потолку. Я знал, что ей не нравятся родители Гава. Однажды я слышал, как она сказала папе, что они «ведут себя как заразы». Повзрослев, я понял, что на самом деле она сказала «напоказ», но в течение долгих лет я думал, что она считает, будто они разносят какую-то странную инфекцию.

— Дискотека, Джефф? — спросила она у папы странным тоном. Я не мог понять, хороший он или нет. — Что ты об этом думаешь?

Папа отвлекся от раковины, в которой мыл посуду, и уставился на флаер.

— Звучит весело, — сказал он.

— Ты не пойдешь, пап, — встрял я. — Это вечеринка для детей. Тебя не приглашали.

— Вообще-то приглашали, — сказала мама и взмахнула флаером. — «Мамы и папы, приходите и приносите сосиски».

Я перечитал приглашение и нахмурился. Мне эта идея такой веселой не показалась. Совсем.

— Что ты подаришь Гаву на день рождения? — спросил меня Хоппо.

Мы сидели в парке на лестнице, болтали ногами и ели замороженную колу. Мерфи, старый черный лабрадор Хоппо, дремал в тени под нами, на земле.

Дело было в конце июля, почти через два месяца после того ужасного дня на ярмарке и за неделю до дня рождения Толстяка Гава. Все вроде бы вернулось на круги своя, и я был очень этому рад. Я не принадлежал к тем детям, которым нравятся острые ощущения и драмы, — был и остаюсь тем, кому вполне по душе обычная рутина. Даже когда мне было двенадцать, в моем ящике с носками царил порядок, все книжки и кассеты разложены в алфавитном порядке. Возможно, потому, что все остальные вещи в моем доме постоянно пребывали в состоянии хаоса. Для начала, даже сам дом не был до конца достроен. Это обстоятельство, в числе прочих, отличало моих родителей от родителей всех остальных детей, которых я знал. Не считая Хоппо, который жил со своей мамой в старом домике с террасой, большинство детей из нашей школы обитали в симпатичных современных домах с аккуратными квадратными садиками — совершенно одинаковыми.

Мы жили в старом и уродливом викторианском доме, который со всех сторон окружал лес. На заднем дворе раскинулся гигантский сад, границу которого я так и не смог найти. А на втором этаже как минимум в двух комнатах на потолке зияли такие большие дыры, что сквозь них можно было увидеть небо.

Родители купили эту викторианскую развалину, когда я был совсем маленьким, то есть восемь лет назад, и, насколько я мог судить, работы и сейчас хватало. Если главные комнаты выглядели вполне жилыми, то стены в коридорах и на кухне были жутко ободранными, а полы голыми, без единого коврика.

Наверху располагалась старая ванная комната: доисторическая эмалевая ванна, в которой, в свою очередь, помещалась резиденция местного паука. Еще там находились протекающая раковина и древний унитаз с длинной цепью для смыва. Душа у нас не было.

В мои двенадцать лет все это казалось мне до ужаса постыдным. У нас даже не было электрокамина. Чертово средневековье.

— Когда мы закончим ремонт? — спрашивал я иногда.

— Для этого нужны время и деньги, — обычно отвечал папа.

— А разве у нас нет денег? Мама же врач. Толстяк Гав говорит, что врачи зарабатывают кучу денег.

Папа вздыхал:

— Мы уже обсуждали это, Эдди. Толст… Гэвин не знает всего. А ты должен помнить, что моя работа не так хорошо оплачивается, как некоторые другие… или хотя бы обычные.

После этого я несколько раз чуть было не ляпнул ему в ответ: «Так почему ты тогда не найдешь себе нормальную работу?!» Но это больно ранило бы папу, а этого я делать не хотел.

Я знал, что он и так часто чувствует себя виноватым из-за того, что не зарабатывает столько же, сколько и мама. Да, он писал для журналов, но между делом пытался создать и собственный роман.

— Все изменится, когда я стану знаменитым писателем, — часто говорил он, смеясь и подмигивая. Он делал вид, что шутит, но про себя я всегда думал, что он верит, будто когда-нибудь это действительно случится.