Артем Римский - Пока Оно спит

— Ахаха, не знаю даже… ну так вот, и пригласил меня на выходных встретиться где-нибудь, — тут Эвелина перешла на шепот и слегка наклонилась в сторону Катрины, а затем с нотой торжественности и, закатив ехидные глаза, добавила: — И я не знаю, что мне теперь делать, ахаха.

Должно сказать, что речь Эвелины практически всегда, чуть не ежесекундно сопровождалась гримасничаньем, закатыванием глаз и идиотским смешком, и в настоящее время каждый раз слыша этот смешок, Катрине казалось, что кто-то дергает в ней туго натянутую струну, которой были ее нервы. Последний же вопрос Катрина слышала уже раз в двадцатый, на который она, как обычно, ответила пожиманием плечами, и как обычно, услышала одно и то же продолжение.

— Я думаю, стоит сходить, ахаха. Почему бы и нет? К тому же пару флаконов духов, я думаю, он не зажмет, а? Ахаха.

— А как же муж? — спросила Катрина, сделав усилие, чтобы поднять трясущейся рукой чашку с кофе. Эвелина это заметила, но не заострила внимание, а вновь наклонившись ближе, сказала тем же торжественным шепотом:

— А кто же ему скажет, ахаха? — она резко откинулась на спинку стула. — Ты же не скажешь, а? Ахаха.

Катрину передернуло от отвращения, которое она не смогла сдержать во взгляде, брошенном на собеседницу. Та, возможно, и заметила это выражение, но опять же пропустила мимо.

— А что такого, ахаха? Это же просто чашка кофе. А может… — вновь наклон и торжественный шепот, — может и бокал вина, ахаха. А может… — вновь резкий отброс тела на спинку стула, — может и не один, — и тут она дала волю заливистому хохоту.

Отсмеявшись и отпив зеленого чая из своей чашки, она продолжила, дернувшись всем телом:

— Я, наконец, заставила его вчера установить этот заборчик. Этого идиота вообще тяжело заставить что-то делать, ахаха, тем более делать хорошо. Это относится и к самому главному, что он должен делать, ахаха. Так вот… видела бы ты, какая красота, у меня теперь аккуратный белый заборчик вокруг крыльца, прямо как в голливудских фильмах, ахаха.

— Лина, у многих такие заборы во всей стране, — прокомментировала сквозь зубы Катрина.

— Да, но мой — лучше всех, — отчеканила Эвелина, и выражение ее лица приняло самодовольно бескомпромиссное выражение, от которого у Катрины чуть не свело судорогой лицо. — И пусть, хоть один ублюдок, будь то малолетний идиот или пьяный урод — пусть хоть пальцем попробуют его испортить, нарочно или случайно, — Эвелина говорила все с тем же выражением лица, чеканя каждое слово и вкладывая в речь максимум угрозы и агрессии. Я возьму пистолет моего мужа — я знаю, где он лежит — и пристрелю урода к хренам собачьим, я клянусь. Я имею право, — тут ее отпустило, и к ней вернулась ее привычная манера, — это ведь будет проникновение на частную собственность, ахаха. Ты должна мне кое-что пообещать.

— Что? — Катрина напряглась.

— Завтра ты заедешь ко мне и посмотришь на мой забор, ахаха.

— Даже не знаю, Лина, получится ли у меня, — девушка повела головой, стараясь дать понять, что эта идея ей совсем не по вкусу.

— А почему не получится? У тебя что, дела какие-то? Ахаха, сидишь дома безвылазно, ахаха, — Эвелина говоря это широко распахнула глаза и в данный момент действительно была похожа на идиотку.

Катрине же, после последних слов собеседницы, стоило немалого усилия сдержать себя и не швырнуть чашку горячего кофе в лицо, которое вызывало в ней сейчас безграничное отвращение.

— Мне пора, — сказала она, вставая, но Эвелина удержала ее за руку.

— Нет, не пущу, пока не пообещаешь приехать завтра и полюбоваться на мой заборчик.

— Лина, мне пора, отпусти… я подумаю, — Катрина еле сдерживалась, чтоб не перейти на грубость.

— Пообещай, пообещай… — заверещала Эвелина, состроив жалобную гримасу; левой рукой она удерживала Катрину, а открытой ладонью правой руки яростно забарабанила по столу, — пообещай, пообещай, пообещай…

С каждым «пообещай» кровь в висках Катрины пульсировала все яростней и она четко чувствовала, что ее прорвет, если это продолжится еще хоть секунд пять и тогда Эвелине будет точно не до заборчика.

— Черт, обещаю! — гневно крикнула Катрина таким тоном, что любой другой человек абсолютно справедливо расценил бы такое обещание как «иди на хрен!», после чего развернулась и быстро пошла прочь.

Любой другой, но не Эвелина, которая осталась сидеть со своим идиотским выражением лица и с распахнутыми глазами.

Когда Катрина вернулась в свой павильон, ее трясло и колотило, словно у нее была температура под сорок. Вены на шее вздулись, и краска бросилась ей в лицо, все внутри нее клокотало, и сердце было готово вырваться наружу. Она яростно бросила сумочку через витрину в сторону своего стола, но чувствуя, что этого недостаточно и не подчиняясь никакому самоконтролю, пробежала на склад, где схватила первую попавшуюся вазу и с размаху швырнула ее в стену. Грохот разбитого фарфора и звук падающих на пол осколков, немного отрезвил ее. Девушка стояла и тяжело дыша смотрела на то, что секунду назад было дорогой вазой и чувствовала как состояние истерии постепенно отступает. Дыхание понемногу переставало быть прерывистым, и, опустившись на стоявшую рядом коробку, Катрина обхватила голову руками, и попыталась окончательно взять себя в руки. Через минуты три она чувствовала себя уже вполне спокойно, чтобы вернуться к работе, но состояние тревоги, мучавшее ее с самого утра, никуда не ушло. Уступив место эмоциональному взрыву, эта тревога вновь вернулась, как только тот отступил.