Стеф Хувер - Клетка [litres]

То ли отец не поверил, то ли произошло еще что-то, а я оказалась не в курсе, но Элейн заперли в комнате и заставили выучить наизусть «Алису» Кэрролла. Сестра так распсиховалась, что разорвала книгу в мелкие клочья, и мне пришлось пожертвовать своими сбережениями, чтобы купить ей новую: я очень переживала, что после подобной выходки ей придумают более суровое наказание.

И ведь таких случаев было еще довольно много!

Элейн частенько с особым увлечением рассказывала мне о своем воображаемом дружке Шоне. Она рисовала про него комиксы и прятала на чердаке, вклеивала газетные вырезки, мешала реальные истории с выдумками. Иногда и я играла вместе с сестрой, но для меня эта фантазия про Шона никогда не принимала такого масштаба, какой она принимала для нее.

Нам было по девять лет. Отец застукал Элейн за тем, что та рассматривала свое полностью обнаженное тело в зеркале. Сестра пыталась приплести меня, но я в ужасе открестилась. Мы даже впервые в жизни сильно поссорились. Но помирились конечно же. Я заставила Элейн пообещать мне, – даже поклясться! – что она больше никогда не будет впутывать меня в свои фантазии.

Сестра плакала. Говорила, что она просто такая, какая есть. А потом я вдруг заметила, что Элейн стала меня копировать: манеры, поведение, даже слова и фразы. Но в тот момент посчитала это очередной игрой, забавной игрой… Во всяком случае, чудачеств стало меньше.

Довольно скоро настал период бед в нашей семье: погиб Патрик, мать замкнулась в своем горе, а отец пристрастился к алкоголю. Нам бы сблизиться с Элейн, но она как будто еще больше отстранилась – снова проводила много времени на чердаке, и, когда я спрашивала ее, что она там делает, сестра отвечала, будто пишет роман, но читать мне его не давала.

Все мы, каждый по отдельности и в то же время обремененные словом «семья», стали походить на гонимые ветром листья: вроде бы вместе и вроде бы каждый сам по себе. Эти метания нашей матери, эти бесконечные ремиссии, когда она просто топила нас с сестрой в своей заботе, и срывы, когда дома опять воцарялся хаос безразличия, – мне кажется, Элейн переносила все гораздо хуже, чем я. Потому что все происходившее с нами заставляло меня взрослеть, и я уже точно знала, чего хочу. А она… Она зачастую путала мир своих грез и реальность.

Увы, я поняла это чересчур поздно. И именно с того момента меня стали раздражать наши детские клички – Ло и Ли, – которыми мы назвали себя чуть ли не с самого рождения.

Я помню все от и до. Возвращаюсь в прошлое и снова и снова вижу восковое лицо матери… У тебя пока еще не такое, Элейн… Не такое, Ли! Ты даже не «спишь» – ты лежишь и упрямо пялишься в потолок, как будто обиделась на весь мир, как в детстве. Как тогда, когда мать наглоталась таблеток, а отец, обнаруживший ее, заработал инсульт… Элейн, как ты могла! Как ты могла просто-уйти-гулять!

Хотя могла вызвать «неотложку». Хотя должна была вызвать «неотложку»…

Мне кажется, даже на похоронах родителей моя сестра не до конца осознавала, что именно произошло, а я была слишком убита горем, чтобы что-то с этим сделать… Как и сейчас! Как-и-сейчас…

Но, кажется, я отошла от темы.

Я крепче прижала Элейн к своей груди, качнула ее, словно маленького ребенка, – я всегда успокаивала ее так, когда мы были детьми, – провела ладонью по растрепавшимся волосам.

Бедная моя… Нет! Это я виновата, что недоглядела за тобой, как когда-то недоглядела за Патриком. Или, скорее, предпочитала оставаться слепой, не замечать очевидного.

Меня хватило только на то, чтобы отправить тебя на прием к психоаналитику. Но я даже не удосужилась послушать кассеты с сеансов! Все время откладывала, находила более срочные дела. Видимо, боялась узнать из них что-то такое, что окончательно лишило бы меня покоя, вырвало бы из моих рук соломинку, за которую я упрямо держалась.

А правда оказалась вот такой. И как бы я ни бежала от нее, она все равно меня настигла. Ящик Пандоры приоткрылся, только хранились в нем не беды, а горькие истины.

Вернувшись из города и застав полный разгром у себя в кабинете, я готова была подумать на кого угодно, но оказалось невозможным не заметить очевидного: кто-то вытащил из сейфа все записи сеансов.

Я отыскала миссис Пафф, которая всегда была в курсе всех происшествий в школе.

– Не знаете, кто заходил в мой кабинет, пока я была в отъезде?

Миссис Пафф поджала губы:

– Преподаватель химии. Гейл Мелларк. Но в тот момент вы тоже были там.