Райли Сейгер - Моя последняя ложь [litres с оптимизированной обложкой]

– Понимаю, – отвечаю я кратко. – Лучше перестраховаться, ведь так? Мы же не хотим еще одного кошмара.

Я встаю из-за стола, извиняюсь и, пробежав между двумя статуями, мчусь прочь. Статуи смотрят мне вслед слепым взглядом. Они ничего не видят, но все знают.

Тео бросается следом. Я слышу его торопливые шаги по валежнику. Он лучше знаком с местностью. Я прибавляю скорости, хотя понимаю, что он все равно меня догонит. Я хочу заставить его потрудиться. Я резко сворачиваю влево, пытаясь его перехитрить. Пусть попетляет по лесу. Тео понимает, что я делаю, поэтому я снова меняю направление.

– Эмма, не сердись! – зовет он.

Я в очередной раз намеренно путаю следы. И внезапно спотыкаюсь о корень дерева, торчащий из земли, делаю несколько неверных шагов и все-таки неизбежно падаю.

Страдает только моя гордость. Я приземляюсь на четвереньки. Удар смягчен листьями и землей, заросшей мхом. Поднявшись на ноги, я вижу, что пришла на другую полянку. Она явно запущена. Здесь темнее и мрачнее, чем в саду скульптур. Скоро ее поглотит лес.

Я медленно оборачиваюсь, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг замечаю солнечные часы.

Они стоят точно по центру полянки. Медный круг, восседающий на мраморной колонне. Медь стала голубой от времени. Но тем заметнее цифры и гномон. По центру выведен девиз:

Omnes vulnerant; ultima necat.

Я помню эту фразу из уроков латыни в старшей школе. Не то чтобы она мне сильно нравилась. Училась я отвратительно. Но фраза напугала меня еще тогда.

Все (часы) ранят, последний убивает.

Я касаюсь солнечных часов и пробегаю пальцами по словам. На полянку выходит Тео. Он тяжело дышит, волосы у него растрепаны.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Слушай, ты имеешь право сердиться. Нам надо было предупредить тебя. Мы не так подали дело.

– С этим я согласна.

– Я просто хочу знать, что у тебя все в порядке, – говорит он. – Как друг.

– У меня все просто отлично. Я на сто процентов здорова.

– Я сожалею. И мама тоже.

Извинение звучит не искренне, а вынужденно. Я снова начинаю злиться:

– Если вы мне не доверяете, зачем приглашали?

– Потому что мама хочет, чтобы ты была здесь, – говорит Тео. – Мы просто не знали, чего ждать, Эмма. Прошло пятнадцать лет. Люди меняются. Мы понятия не имели, какая ты. Особенно учитывая, что случилось в прошлый раз. Дело не в доверии, дело в безопасности.

– Безопасности? Да что я, по-вашему, сделаю с этими девочками?

– Ну, то же самое, в чем ты обвинила меня.

Я делаю шаг назад, спотыкаюсь и хватаюсь за солнечные часы. Медь холодная и гладкая.

– А, вот в чем дело? Камера, история моей болезни? Ты все это устроил потому, что я обвинила тебя в исчезновении девочек пятнадцать лет назад.

Тео раздраженно проводит рукой по волосам:

– Это все очень далеко от истины. Но раз уж ты затронула это тему, скажу, что ты поступила не очень правильно.

– Согласна. И я годами себя винила за это. Но я была маленькая, мне было страшно, и я запуталась.

– А я что, нет? – орет Тео в ответ. – Ты бы видела, как со мной обращались полицейские. В Особняк приезжали копы, полиция штата, долбаное ФБР – и все требовали от меня признаний. Заставили меня пройти детектор лжи. Заставили Чета пройти детектор лжи. Ты только представь, десятилетний ребенок на полиграфе! Он неделю успокоиться не мог. И все потому, что ты меня обвинила.

Он раскраснелся, и теперь на щеке белым росчерком выделяется шрам. Он по-настоящему зол и валит все в кучу, чтобы показать, что я натворила.

– Я сделала глупость.

– Не просто глупость. Мы же дружили, Эм. Почему ты решила, что я имею отношение к их исчезновению?

Я смотрю на него в изумлении. Он спрашивает о причине, и я снова вспыхиваю гневом. Да, возможно, он ничего с ними не сделал, но он не невинная пташка. Да и кто тут безгрешен?

– Ты прекрасно знаешь, почему, – говорю я и снимаюсь с места.

Поблуждав немного и зацепившись за еще один корень, я выхожу к лагерю и иду к коттеджам, дымясь от негодования. Я злюсь на Френни и убила бы Тео. И я ужасно, ужасно сержусь на себя. Возвращаться было дурной идеей.

Я захожу в «Кизил». Внутри что-то поднимается с пола и начинает летать. Я вижу темные силуэты на фоне окна, слышу, как хлопают крылья.

Три птицы.

Вороны, понимаю я мгновение спустя по черному оперению.

Они мечутся по коттеджу, ударяются о потолок и каркают. Один летит ко мне и цепляется когтями за волосы. Другой почти врезается мне в лицо. Он смотрит на меня черными глазами и враждебно щелкает клювом.