Антуан д'Эстет - Трактат

***

Люсьен утопиями жизнь заменял
И вызов бросить богам возжелал.
«Уж сколько? — и не счесть, — веков
Религия нас неприметно душит.
Довольно! Сброшу власть ее оков.
Господь пусть грозы на меня обрушит,
Но всех освобожу религии рабов» —
Он говорил (Пусть Бог его осудит).
И стал он рьяно способ изыскать,
Как гидру церкви лучше покарать.
Придумал проповедь и в ней
Умы смущая тех людей,
Что верою своею слабы были,
Явил те мысли, что его погубили:
«Primo. Гордость — разве это грех?
Ведь это то, что защищает тех,
Кто униженья испытать не желает.
Так значит, гордость нам помогает!
А церковь кричит: «Грешно!». Почему?
Secundo. Что такое гнев? К чему,
В себе держать обиды, раздраженье?
Однажды дайте волю ярости, призренью,
Ведь долготерпение возможно не всегда.
Быть может легче станет вам тогда».
Семь смертных грехов Люсьен перебрал
На tertio прелюбодеянье оправдал,
А на quarto и quinto потом разобрал
Чревоугодие и зависть. Все грехи,
По словам его, оказались не так уж плохи.
Быть чем-то страшным они перестали,
Уныние лишь его уста отвергали,
А о грехе тщеславия они… умолчали.

***

Неубедительно та проповедь звучала,
Но таким огнем речь Люсьена пылала,
Что падкий на все новое народ
Увидел свежих взглядов в ней восход.
Презренный люд ей с восторгом внимал,
Хоть в суть он никогда и не вникал.
Но что всех в проповеди так очаровало?
Быть может, недоброе познанья семя то,
Что по наследству к нам от предков перешло
И веки-вечные к грехопадению склоняло?
Или Люсьена мощь глубокого ума,
Что силу убежденья ему даровала?
Не важно! Так или иначе, начала
Свой к исполненью путь его мечта.
Но Люсьена вновь омрачилось чело,
Когда из ослепленного его огнем народа
Седой старик сказал ему: «А зло
Ведь наказуемо богами и когда
Три будут явлены тебе знаменья:
Во сне и дважды наяву, — прошу,
Не отвергай сии предупрежденья.
Совет от сердца я тебе преподношу».
«Ты ошибаешься, старик! Религия,
Что исповедуешь, то зло несет. Не я.
Людей в заблуждение вводит она. А я,
Дам им разум, волю и чуть-чуть ума», —
Люсьен сказал старику, но бросил тот:
В тебе же должен быть души восход,
Им Бог с рожденья всех окрыляет».
А выслушал старик такой ответ:
«Свой бог внутри у каждого из нас, но нет
Того, что с богом церкви нас объединяет».
«Тогда тебя постигнет кара. Уж не обессудь,
Ты возжелаешь сам: О наказанье, будь!
Случится так! Не спрашивай почему».
И лишь скривил Люсьен в усмешке губы,
Как молвил старец на прощание ему:
«Не стоило показывать волку зубы».

***

Минули годы. Люсьена сила росла.
И Церковь уже опасаться начала,
Хоть ранее всерьез не принимала,
Угрозы той, что над ней нависала.
Церковь с ним примиренья желала
И нечестивца к разговору призвала.
«Собака с кошкой могут подружиться,
А с церковью мне, увы, не смириться», —
Так поначалу отказался он,
А потом, ему приснился сон:
«Там речка светлая тихонько текла,
Спокойной, медленной она была.
Но вдруг в те воды рухнул камень
И поднялась над речкой тень
Двух волн, в какие воды обратились.
Друг против друга они взвились,
Обрызгав верхушки вековых дерев
И высотою своей небеса подперев.
Одна волна шла по теченью, а другой
Пришлось нестись навстречу первой.
И сколь бы светлы ни были воды одной,
Столь же темны, казались воды второй.
Но не должно быть в том русле рек двоих,
Пусть равны и силой и размером воды их,
Столкновение неизбежным стало для них.
Но как бы ни был страшен их водоворот,
А скоро укротилось в нем круженье вод.
Стала по-прежнему светлой река,
И вновь по теченью она потекла».
Люсьен во сне том угадал знаменье
И в церковь все-таки пошел; впервой
Со дня, давно минувшего, крещенья.
А оказавшись он внутри святыни той,
Промолвил, любуясь ее убранством:
«Люди бывают крайне глупы порой,
Коль преклоняются пред верой той,
Что, обладая несметным богатством,
Мнит воздержанье и бедность святой».

***

Он на стене икону в раме увидал,
А рядом зеркало злачёное стояло.
В том зеркале Люсьен отраженье поймал,
Но не поверил в то, что оно его отражало:
«То чело!.. Ужели это я? Чудно…”, —
Воскликнул удивленно он. Немудрено!
Всё темные тона одежды, капюшон, —
Глубокий, черный, — так вот он,
Скрывал Люсьена тенью,
Не закрывая своей сенью,
Лишь губы, что в улыбку сведены
Да тлеющие вместо глаз огни.
Черты ж лица его были не видны,
Они сокрыты ночью той тени.
И подумал он: «Неужто тем я стал,
С чем раньше дал обет не знаться?
Ужели мрак глаза мои застлал?
Так, что ж теперь мне… сдаться?»
Люсьен вдруг отчего-то оробел
Да снова на икону поглядел,
Затем вернулся к отраженью,
И в них нашел ответ знаменью:
«Здесь только тьма, а там лишь свет,
По сути ж разницы меж нами нет,
И церковь ли победит или я,
Все вернется на круги своя».