Тэйлор Адамс - Поле зрения

«Джеймс на меня смотрит», – сказала она себе.

И это все изменило. Эль повторяла эту фразу, пока она не зазвучала хором в ее голове. «Джеймс на меня смотрит… Джеймс на меня смотрит…»

Это заклинание когда-то удержало ее на финишной кривой стометровки с препятствиями после того, как она картинно кувыркнулась, ударившись о барьер, и разбила колени. Сзади отметины на белой фанере. Повсюду кровь, яркая, как запрещающий проезд знак. Очень много крови. Эль знала, что человеческое тело на семьдесят процентов состоит из воды. Хорошо. А что составляет оставшиеся тридцать? Кетчуп?

Она ненавидела бегать. Ненавидела прыгать. Ненавидела бегать и прыгать. Ненавидела беговую дорожку и стадион, как ненавидела республиканцев, слюнявых собак, кинзу и документальные фильмы. Стала ходить на стадион, потому что природа наделила ее гибкостью бегуньи, а учебная часть требовала, чтобы каждый, кроме предметов по расписанию, занимался чем-нибудь еще. Грохнувшись на землю в тот незадачливый момент и испытывая стыд под взглядами сотен глаз, Эль не сомневалась, что это прекрасный предлог хромать в медицинскую часть и там успокоиться. Ей наложат достаточно швов, чтобы получить освобождение на целый сезон. И пошло все к черту. С каких пор бег и прыжки через всякие предметы стали спортом?

Джеймс на меня смотрит… Джеймс на меня смотрит…

Эль завершила дистанцию ради него.

Не для себя. Не для команды. Не для зрителей. Не для идиотской стипендии, которой ее на следующий год все равно лишили. Ради Джеймса. А он потом говорил о ее поступке так, словно она поднялась на Эверест или пересекла под лучом золотистого солнца Делавэр с трепещущим за спиной американским флагом. А Эль, хромая, просто переступила финишную линию. Забавно, как глупости, которые мы совершаем ради любимых, вскоре превращаются в легенду.

Джеймс на меня смотрит. Он жив. Он смотрит.

Не подведи его!

– Бегу, – прошептала Эль, но так громко, что вздрогнула от звука эхо. Луч фонарика незнакомца замер на расстоянии в русле. Затем метнулся в ее направлении.

Эль все-таки бросилась бежать.

Джеймс закрыл за собой дверь и, задвинув металлический засов, вступил в круг желтого, льющегося сверху света. Справа от него стоял верстак с грязными инструментами, закупоренными бутылками и тисками. До потолка, словно органные трубы, возвышались горы устройств из железа и стекла с порошком внутри, стянутые кишкообразными струбцинами и соединяющиеся замысловатыми переходами по типу машины Руба Голдберга [10] Устройство, выполняющее простое действие сложным путем. Получила название от имен карикатуриста и изобретателя Руба Голдберга и английского художника Уильяма Робинсона. . Вроде бы детище человека, но до странности готическое, напоминающее панораму сурового города будущего – Чикаго в 2050 году, каким его увидел художник Ханс Руди Гигер. Дальше находилось нечто напоминающее сварочный пост и два объемных резервуара с надписью «С 2Н 2». Ацетилен. Огнеопасный. Горючий. Смысл один.

Под подошвами хрустела фольга. Джеймс стоял в разноцветном море оберток от конфет. Такие же были кучами свалены на верстаке, рассованы по ящикам и щелям. Вываливались через верх из картонной коробки, которая здесь, видимо, служила мусорным ведром. Зеленые, красные, синие, фиолетовые. Джеймс подобрал одну и прочитал шутку: «Что одновременно красное и синее?»

Перевернул обертку.

«Пурпурное. Ха-ха-ха. Умора!»

Слева из темноты на него смотрело человеческое лицо.

Сердце словно провалилось на пятьдесят этажей вниз, и он резко повернулся в ту сторону. Скрипнули подошвы его ботинок. Джеймс направил потолочный светильник в сторону лица и с облегчением вздохнул – оно оказалось не человеческим, а лишь грубым подобием, металлической чеканкой с темными лужицами тени во вдавленных глазницах. За ним были и иные. Скрюченные силуэты, похожие на толпу ослепленных ипритом, ползущих и бредущих на ощупь солдат Первой мировой войны. Одни с по-человечески плавными линиями, другие геометрические, с острыми углами, сложенные у дальней стены подобно складным стульям, они рядами упавших костяшек домино подкрадывались к краю круга света. Хорошо был виден только первый: бесформенный торс на стойке без рук и без ног. Все они являлись металлическими мишенями, испещренными гроздьями вмятин от пуль. Тэпп собрал их десятки и расстрелял по ним сотни тысяч патронов, прежде чем взяться за людей.